И ведь немало в эту ночь погибнет в Германии и советских людей: военнопленных в лагерях, подневольных рабочих с нагрудным знаком «Ост». И разведчиков эти бомбы тоже не щадят…

Землянка ходила ходуном. Дрожала земля от слитного гула сотен самолетов над головой.

— Британцы, — определил, заложив руки за голову, Худ с блаженной улыбкой. — Сейчас они зададут краутам!

— Это уж точно, — сказал его русский союзник. — Сейчас в Германии завоют сирены воздушной тревоги — охотничьи рога Мейера!

— Мейера? — переспросил Худ, повышая голос из-за усиливавшегося гула.

— Герман Геринг бахвалился, что ни один самолет врага не появится над Германией, ни одна бомба не упадет на нее. А не так — назовете меня Мейером!

— Поразительно! — удивился Худ. — Под градом бомб немцы не теряют юмора! Но ведь женщины, дети, престарелые родители!..

— Это черный юмор, — покачал головой Кремлев. — Юмор висельников.

Перед переходом германо-американского фронта Виктор Кремлев побывал в Кельне, превращенном союзной авиацией в груду развалин, среди которых символом бессмертного гения немецкого народа высился прекрасный собор, чудом сохранившийся среди руин. Не верилось, что и собор, и развалины вокруг — дело рук человека разумного, гомо сапиенс. Декабрьский ветер трепал трехцветные нацистские знамена посреди темных развалин на фоне готического силуэта древнего собора, который набожные немцы строили столько веков, — флаги взбесившихся фашистов, забывших бога и сотворивших себе кумир из этого дьявола Гитлера.

В самом соборе древние скульптуры были обшиты кирпичным панцирем. Кто-то еще болел душой за чудные творения предков. А зимний ветер гнал по набережной Рейна клочья газеты «Фелькишер беобахтер»…

Около вокзала Кремлев поднял заржавевший осколок, быть может, от тяжелой бомбы, сброшенной в мае 1942 года, когда в отместку за бомбежку Ковентри тысяча бомбовозов королевских ВВС Британии сбросили свой смертоносный груз на этот город.

И Кремлев вспомнил тогда, как слушал сообщение по своей рации под оккупированным Могилевом и радовался страшному налету, потому что сыны Кельна, затянутые в фашистские мундиры, заживо сжигали женщин, стариков и детей в белорусских деревнях…

В ту ночь пастор Ниемоллер, будущий лауреат Ленинской премии мира, отмечал страстной проповедью свое восьмое рождество в лагере смерти в Заксенхаузене.

В рождественскую ночь сыпались на немецкие города каскады красных и зеленых ракет, их сбрасывали самолеты-следопыты, указывавшие наземные цели следовавшим за ними армадам четырехмоторных тяжелых бомбардировщиков. Никогда еще за всю свою историю не справляла Германия столь шумно, с такими «хлопушками» рождественский праздник.

26 ДЕКАБРЯ 1944 ГОДА

За дни сочельника и рождества в Арденнах выпало столько снега, что многие солдаты вермахта и СС невольно вспоминали заснеженные сосновые леса Подмосковья, Смоленщины, Брянщины… А Виктор Кремлев, обтираясь снегом по пояс у двери землянки, напевал:

Где леса шумят сосновые В белорусской стороне,

В партизанах, в дни грозовые Закалялись мы в огне…

Эрнест Хармон — «Маленький Паттон», с нетерпением дождавшись рассвета, выехал на позиции своей 2-й танковой дивизии, чтобы взглянуть в бинокль на результаты своей контратаки. Он увидел неровное поле, усеянное белыми холмиками — временными могилами его джи-ай, павших под огнем 9-й танковой дивизии СС «Гогенштауфен». А с противоположной стороны поля в цейсовский бинокль тоже обозревал поле командир 9-й дивизии СС-штандартенфюрер Вальтер Харцер. Оба командира остались весьма довольны результатами боя, хотя из-за снегопада трудно было определить, сколько было убито своих солдат и офицеров и сколько чужих.