Гэйвина возмущали пресса и радио, которые пели дифирамбы Паттону. «Можно подумать, что судьба битвы на Дуге решалась в Бастони и что победителем был Паттон!» — ворчал он.

Из газеты «Вашингтон Пост»

28 ДЕКАБРЯ 1944 ГОДА

«Американский народ нуждается в авторитетном разъяснении относительно наступления фон Рундштедта, как оно произошло и каковы силы и возможности противника. Однако военное министерство не дало таких разъяснений. В результате наблюдается полная разноголосица, каждый высказывает свое личное мнение о том, что происходит в Арденнах, и в конечном итоге еще больше увеличивает сумятицу».

…Вернутся Модель и Дитрих в Мейероде или не вернутся — вот что больше всего волновало Виктора. Но 27 и 28 декабря он напрасно ходил к «почтовому ящику» — никаких сообщений от Алоиза не было, а идти в Мейероде он не решался. Не за себя боялся — за семьи Алоиза и Жана.

Шел густой снег, скрывавший следы партизан. Стало холоднее.

Виктора неудержимо влекло на восточную дорогу за Мейероде. А что, если организовать на ней засаду в расчете на возвращение Моделя? Однако на успех надеяться было трудно — их машины идут с большой охраной и вокруг снуют патрули с миноискателями. Нечего и мечтать о мине с «дергалкой».

Их отряд разбил несколько грузовиков в соседнем лесу, обрушив на них из засады мощный огонь БАРов и базук.

Паттон упорно расширял коридор в Бастонь, самый важный узел дорог в Арденнах.

Гитлер на совещании 28 декабря добивался от генерал-фельдмаршала Бласковица нового наступления на фронте группы армий «Г». Гитлер еще надеялся на перелом в свою пользу. Ни Рундштедт, ни другие фельдмаршалы и генералы не осмеливались сказать главное: верховный главнокомандующий опять явно переоценивает возможности вермахта и совершенно не учитывает первостепенное значение неминуемого наступления Красной Армии на Восточном фронте. Советские войска уже окружили в Будапеште большую группировку германских войск. Не оправдывались расчеты Гитлера на раскол в лагере союзников, хотя между ними и были серьезные трения и разногласия — между американцами, британцами и французами. Но не было опасных разногласий, а тем более раскола между Советским Союзом и западными союзниками.

Гитлер говорил в течение нескольких часов: — Наше наступление в Арденнах не привело к тому решающему успеху, которого можно было ожидать. Все же оно преобразило общую обстановку, что невозможно было две недели тому назад. Противнику пришлось отказаться от всех своих наступательных планов… Ему пришлось бросить в бой измотанные части. Его оперативные планы полностью нарушены. Для него это тяжкий психологический момент… Спешу добавить, господа, что… вам не следует заключить из этого, что я допускаю даже на миг проигрыш этой войны… Я никогда не знал и не знаю слова «капитуляция»… Для меня в сегодняшнем положении нет ничего нового. Я бывал и в худших положениях… Никогда в жизни я не сдавался… Я говорю это вам, чтобы вы поняли, почему я иду к своей цели с таким фанатизмом и почему ничто меня не остановит, пока чаша весов не склонится в нашу пользу.

Виктор с живым интересом слушал в землянке рассказы Эрика о военной Америке, о которой он ничего или почти ничего не знал, потому что в военное время советские газеты и журналы, сильно сократившие свой выпуск из-за нехватки бумаги, почти все внимание уделяли событиям на своем фронте, а о союзниках, понятно, писали мало. А жизнь шла своим чередом, складываясь из хорошего и плохого, и нигде так не были остры контрасты, как в Америке, где военный бум еще сильнее обострил социальные противоречия.

Вся жизнь была подчинена военному производству.