Фредерик Дар. От этого не умирают
Старине Роберу Дальбану, спутнику моих веселых и грустных вечеров.
Испустив сдавленный стон, боксер тяжело рухнул посреди ринга. Его противник, подпрыгивая на ходу, возвратился в свой угол. Опустившись на одно колено возле лежащего боксера, рефери начал громко считать, сумев перекричать шум в зале: — Раз!
Когда я пришел на условленную встречу, они уже ждали меня, покуривая американские сигареты. В кабинете стоял голубоватый дым. Я поморщился. — Вы не возражаете, если я слегка приоткрою окно? Голдейн с удивлением взглянул на моего менеджера. — Он что, собирается здесь делать зарядку, этот ваш чемпион? Бодони улыбнулся. — Он не выносит табачный дым, его начинает мутить… Голдейн разразился смехом, обнажив при этом на триста тысяч франков золота, заполняющего его пасть. Стараясь не нарушать приличий, я занялся форточкой. Но с какой охотой я дал бы Голдейну по носу! Откровенно говоря, это желание преследовало меня уже годами; однако именно Голдейн давал нам возможность зарабатывать миллионы, и это неизменно служило ему в моих глазах смягчающим вину обстоятельством. Обернувшись, я увидел, что Голдейн и Бодони смотрят на меня и у обоих глаза как-то странно блестят. Мне стало не по себе. — Садись, Боб, — сказал Бодони повелительным тоном. Он был невысок, с лицом, напоминающим сморщенную обезьянью мордочку, однако мне он всегда внушал почтение. В сущности, это он сделал из меня чемпиона Европы. Но главное — благодаря его мудрости и опыту мне удавалось сохранить свое звание четыре года подряд. Второе, с моей точки зрения, имело куда большую ценность. В жизни труднее не достичь чего-либо, а удержаться на достигнутом уровне… Уж поверьте, я знаю, о чем говорю… Я уселся напротив них. У меня было неприятное чувство, будто я предстал перед судом. Вскоре мне стало ясно, что нечто подобное и имеет место. Голдейн руководил Дворцом бокса. Это был, как вы уже Догадались, первоклассный умелец заколачивать монету. Уж он-то не окончит свои дни нищим слепцом, а сплющенным носом бог наградил его от рождения. — Ладно, — пробормотал он, — поговорите с ним, Бодо… Бодони мне улыбнулся. Когда он улыбался, его лицо словно разламывалось пополам. Волосы у него были редкие, черные, прилизанные. А одевался он, как угольщик по выходным, с водой же имел дело, лишь когда до него долетали брызги моего душа. — Ведь ты всегда доверял мне, Боб? — Еще как! — Я никогда не заставлял тебя участвовать в грязных делах, а? — Нет, Бодо, никогда… Он, погрустнев, замолчал. — К чему вы об этом? — с трудом выговорил я. Я чувствовал, что сейчас он преподнесет мне какую-то гадость. Секунду он пребывал в нерешительности и наконец выдал: — Сколько тебе лет, Боб? Я подскочил на месте и подался вперед, чтоб лучше их видеть, и того, и другого. Бодони, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке; Голдейн изображал полное безразличие. — Вот, значит, о чем речь? — выдохнул я. — Да, Боб, об этом! — Вы полагаете, что скоро мне придется повесить перчатки на гвоздь? Я сжал кулаки и встал в стойку. Я чувствовал себя сильным, более того — непобедимым. — Взгляните-ка на парня! — сказал я. Голдейн постучал ладонью по письменному столу. — От вас не требуется паясничать, Тражо, от вас требуется назвать свой возраст… Это меня успокоило. — Будто вы не знаете. |
