|
В том, что Павел был хорошо знаком с подобными кровавыми спектаклями, сомневаться не приходится. Но сомневаюсь, что все читатели правильно поняли фразу апостола из Послания к Коринфянам, писанного в Эфесе: «Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти»<sup></sup>. Ключевое слово здесь «последние», ибо преступников, приговоренных к смерти, как правило, приберегали для финальной части представления. Сначала следовали соревнования в кулачном бою, состязания бегунов и спортивных колесниц и лишь в самом конце на арену выпускали обнаженных смертников, которым предстояло погибнуть в схватке с дикими зверями.
Обойдя трибуны амфитеатра, я поднялся на склон Приона, откуда открывалась широкая панорама Эфеса. Я увидел высокие отроги Кореса, уходящие к морю. Они образовывали высокую стену, защищающую город с юго-запада. На оконечности этого длинного мыса стояло древнее двухэтажное здание, носившее название темницы святого Павла. Глядя отсюда, с верхней точки, я понял, насколько серьезную угрозу несла река Каистр для окружающей долины. Еще римским инженерам постоянно приходилось заниматься этой проблемой. Дело в том, что эфесская гавань представляла собой искусственно созданную бухту, отстоящую от города на несколько сот ярдов и соединявшуюся с ним специально вырытым каналом. Павел, очутившись в Эфесе, наверняка заинтересовался здешним портом и сравнивал его с искусственной бухтой в родном Тарсе. Регулярные дренажные работы в Эфесе (как, впрочем, и в современном Глазго) являлись вынужденной необходимостью. У эфесского порта и без того хватало недостатков, к коим следовало отнести не только протяженный канал, но и сравнительно небольшую пристань. Над городом постоянно висела угроза, что чужеземные торговые корабли предпочтут пользоваться отличной открытой гаванью Смирны, которая находилась практически рядом — всего в нескольких милях на север. Зато какой эффектный вид открывался во время путешествия по каналу! Стоя на палубе, наблюдатель видел прямо по курсу изумительной красоты белый город. Великолепным фоном к нему служила гора Пион (она же Прион), переходящая в отроги Кореса. Стоило перевести взгляд чуть левее, и вы видели знаменитый храм Дианы — он сверкал золотом, синими и красными красками, которыми был расписан белый мрамор. Здание располагалось столь хитрым образом, что по мере приближения к гавани наблюдатель мог рассмотреть храм почти со всех сторон. Я провел не один час, блуждая по развалинам Эфеса, которые занимают огромную площадь. Утомившись, я присел на поваленную мраморную колонну и съел пару заготовленных сандвичей. В нескольких ярдах от меня сохранился обломок храмовой лестницы — широкие, величественные ступени, ведущие вверх… в никуда. Рядом с ними валялся камень с высеченным именем Августа Цезаря. Вся его оборотная сторона была испещрена сотнями царапин — будто кто-то точил ножи. В нескольких шагах от меня густые заросли тамариска скрывали вход в подземную пещеру: возможно, в свое время здесь было хранилище золотых запасов и прочих сокровищ Эфеса. Пока я обдумывал такую возможность, кусты тамариска зашевелились, и из них выглянула небольшая бурая мордочка. Вначале я подумал, что вижу лисицу, но, как выяснилось, это был шакал. Он вскинул голову, принюхался и вдруг как-то совсем по-собачьи затявкал. В этот миг порыв ветра вынес на полянку обрывок оберточной бумаги, в которую были упакованы мои бутерброды. Все, меня засекли! Я поймал взгляд круглых глаз, устремленных прямо на меня; маленький черный нос сморщился… а в следующее мгновение шакал исчез из поля зрения. Я снова остался один посреди мертвого города. Тишина и одиночество обрушились на меня с такой силой, что я пожалел о бегстве маленького зверька… В памяти встали слова из «Откровения Иоанна Богослова»: «Ангелу Ефесской церкви напиши: так говорит Держащий семь звезд в деснице Своей, Ходящий посреди семи золотых светильников… Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. |
