Изменить размер шрифта - +
Когда мы наконец поднялись — не потому, что успели насытиться любовью, просто проголодались — мне уже было ясно, что никуда я сегодня не поеду. Медовый месяц нам не грозил, но должны же у нас быть хотя бы медовые двое суток! Я ни за что не хотела отказаться от этих чудных первых мгновений обладания и узнавания. Страсть может продолжаться долго, взаимное влечение не умирает годами, но первые минуты проходят слишком быстро — на то они и первые. Через неделю он уже будет знать, что моя левая грудь обижается, когда ей уделяют меньше внимания, чем правой, а я открою для себя тот участок нежной белой кожи у него в паху, до которого мне стоит только дотронуться — и…

Я стряхнула с себя грешные мысли, натянула ночную рубашку и встала за плиту, а он стоял сзади, у меня за спиной, и мешал мне готовить. Наконец я поставила на стол обед-ужин, но Володя разыгрался и не хотел меня отпускать. Он усадил меня к себе на колени и попытался одновременно заниматься, по крайней мере, двумя делами, как Юлий Цезарь — одной рукой он держал вилку, а другая пробиралась к моей груди, но запуталась в кружевах.

— Зачем тебе нужна рубашка? — Володя попробовал высвободиться, но тонкий нейлон затрещал, и кружевной волан остался у него в руках. — Неужели ты замерзла? — на нем самом было только полотенце, обернутое «вокруг чресел», выражаясь по-библейски.

Мне кое-как удалось вырваться, и я уселась на табуретку напротив него:

— Разве ты не знаешь, для чего она нужна? Для того, чтобы в нужный момент ее снять.

На самом деле это был мой самый роскошный пеньюар, я надевала его только по торжественным случаям. В прошлый раз, например, я его натянула на себя посреди той ночи, когда Виктор в последний раз побывал в моей постели. Мы тогда поскандалили; я вскочила, набросила на себя эту воздушную тряпку и драматическим жестом указала ему на дверь. Даже в самые интимные моменты соответствующее обрамление не помешает.

Сейчас бы еще бокал шампанского… Но его не было.

Как выяснилось, Володя думал о том же:

— А тебе, Лида, не кажется, что для полного счастья нам кое-чего не хватает? — Володя передвинул свой стул поближе ко мне и рассматривал пустую рюмку.

— Чего именно? — я состроила ему глазки, но отправилась на поиски, которые увенчались частичным успехом: в глубине буфета я обнаружила бутылку из-под армянского коньяка, в которой еще оставалось несколько капель — разве только лизнуть.

Володя поднял свою рюмку:

— За тебя, Лида. Знаешь, когда я работал на телефоне доверия — у меня и такой эпизод был в жизни, я там дежурил в основном в праздники, за двойную плату — мне позвонила какая-то женщина. Она плакала и все повторяла: «Спасите меня»! Я очень долго добивался от нее, от чего же ее надо спасать, и наконец она мне рассказала, что два часа назад твердо решила покончить с собой и с этой целью выпила бутылку коньяка. Хорошего, пять звездочек… После этого ей стало очень плохо и теперь, когда она снова хочет жить, ей страшно — неужели она проглотила летальную дозу и все равно умрет?

— И что же ты ей посоветовал?

— Главное, я уверил ее, что она останется в живых. Ну и порекомендовал ей некоторые народные средства… Но я прекрасно помню, что тогда мне в голову пришла шальная мысль — мне бы эту бутылку, я бы знал, как ей распорядиться…

— Алкаш! Между прочим, когда я копалась в историях болезни Алиных пациентов, то обнаружила потрясающий случай использования коньяка в качестве орудия самоубийства. Помнишь, в дневнике у Али есть запись об онемевшем актере, у которого было двадцать шесть попыток самоубийства? Так вот, однажды он с множественными переломами лежал в больнице, на капельнице, и депрессировал; ему было очень скверно, и он придумал уникальный способ уйти из жизни.

Быстрый переход