— Слушай, ты представляешь! Кто-то спер машинку из кабинета.

— Не может быть. Этого просто не может быть. А чью машинку?

— Чью! Мою, конечно. Кто-то из своих. Вообще-то ключ есть только у меня, но открыть может каждый — это известно.

— Что ты говоришь! Ничего ты думаешь о нас, о своих сотрудниках! Разве можно!

— Но машинки-то нет.

— И ты всех вызываешь и спрашиваешь?

— Я ж не говорю: украл — отдай, я вполне тактично: напечатал, и хватит — мне нужна.

— Временами я тебя просто ненавижу, и это еще ничего — это еще любовь. А временами — тихо сомневаюсь, тогда мне страшно за себя. Плохо ты к людям относишься. Ко мне ты лучше относишься, больше веришь.

— Баба, она баба и есть! К тебе мне плохо относиться!

— Ну вот Сергея-то ты не любишь, а относишься к нему лучше, чем к другим, просто потому, что и он тебе верит больше, чем другие.

— Кто тебе сказал, что я не люблю его?

— Я и сама не без глаз. А все равно ты ему веришь — потому как он тебе верит. Это ж, наверное, чистая математика, чем больше ты доверяешь, тем больше тебе верят. И наоборот. Прости, милый, за сентенции, но ты и меня обидел — заставил сомневаться.

— Права ты, по-видимому, Люсенька, но, понимаешь, очень уж машинка нужна. Срочно некролог надо перепечатать. И где она может быть?!

— Взял кто-нибудь, да еще с твоего ведома, наверное, а ты забыл.

— Как я могу забыть? Ну ладно, найдем. Знать, не судьба самому напечатать. Я не хотел никого просить — сам, думал, напечатаю. Права ты, Люсенька, отдай, пожалуйста, лаборанткам, пусть напечатают они. Ваше поколение вообще добрее нас, вы доброжелательнее. А ведь, наверное, все знают, зачем я вызываю, а я просил не говорить — вот и верь им. Впрочем… черт его знает…

Люся опять порадовалась его самоанализу, его жесткости к себе, его отсутствию рисовки — так она воспринимала его реакцию на свои мысли.

Следом вошел Сергей и еще от двери начал:

— Машинку вашу я не брал…

— Как ты смеешь говорить так! По-твоему, я могу думать, что кто-нибудь взял, не сказавши? Хорошо же ты думаешь обо мне! Как трепаться да резонерствовать — тут ты на высоте!

Сергей смутился, покраснел.

— Простите. Я просто хотел сказать, что машинка у зава — печатают расписание на неделю, и взял он ее у вас утром, на ваших глазах и на моих, а вы говорили в это время по телефону и в ответ на его просьбу кивнули головой.

— Я прекрасно помнил, что кто-то взял. Не помнил кто и просто поэтому спрашивал. Как же надо относиться друг к другу, как же надо так не доверять друг другу, чтобы прийти в такое возбуждение! Как же вы все думаете обо мне, если такое возбуждение, если вся клиника уже знает?! А ведь тебе, да и многим сегодня еще оперировать. О больных вы совершенно не думаете. Все это результат беспредельной заботы о собственной репутации…

Но, в общем, все кончилось благополучно: некролог был вовремя напечатан в газете.

ПОРЯДОК ПРЕЖДЕ ВСЕГО

— Как это не знаешь кто? Ведь в сознании.

— Шок.

— И не отвечает?

— Посмотри.

Мимо глядели живые безжизненные глаза.

— Как вас зовут?

Даже ресницы не дрогнули. Пожалуй, это самое удручающее в шоке: сознание есть — и полная апатия, полная отрешенность. Еще не измерил давление, не посчитал пульс, а уже страшно.

— А «Скорая» что?

— А ничего.