Он низко опустил голову, боясь встретиться с нею взглядом.

Выручила Ирочка. Проснувшись, она некоторое время рассматривала Лошакова, потом спросила:

— Где же папка?.. Куда ты его спрятал?

Слова она произносила так же, как отец, отрывисто, слегка картавя: казалось, у нее во рту легко перекатывается круглый шарик. Лошаков молча погладил ее по недлинным шелковистым волосам.

— Ложись, дочка, — сказала Валя, чуть отвернувшись от Ирочки, словно бы ей было тяжело глядеть на нее. — Слышишь, пора спать…

— Хорошо, — согласилась Ирочка, характером она, должно быть, тоже удалась в отца, покладистого и добродушного от природы. Покорно легла, светлые волосы разметались по подушке, а в глазах сна ни капельки. — Когда папка приедет?

Лошаков нагнулся над кроваткой:

— Скоро, Ирочка. А теперь спи, слышишь, что мама сказала?

Валя посмотрела на Лошакова, и вдруг ей все стало ясно. Резко побледнела, так, что карие глаза ее внезапно показались совершенно черными, без малейшего просвета.

— Когда?.. — всего лишь и спросила.

И он решился, рассказал о том, как это все случилось. Было тихо в комнате, только слышалось сонное, ровное дыхание Ирочки…

Он ушел, но еще долго стоял на улице, глядя на окно, в котором горел огонь лампы. И хотя Лошакова ждали дома, хотя сам всю дорогу не чаял, когда-то свидится со своими, он все медлил, вглядываясь в окно, будто ждал какого-то условного знака.

…В тот декабрьский вечер было необычно, не по-зимнему тепло, таял снег, лужи глянцевито поблескивали при свете луны. Комбат вышел из КП, споткнулся, угодил прямехонько в лужу.

— Вот незадача, — чертыхнулся, — только-только сапоги надраил как следует.

«Охота была драить, — подумал Лошаков, который шел рядом с ним. — Кто здесь увидит?»

Но вслух ничего не сказал. А комбат обернулся к нему, спросил:

— Ты где живешь? Кажется, где-то под Москвой?

— Точно, в Куровской, это недалеко, по Казанке.

— Знаю, выходит, мы с тобой земляки.

— А вы где живете, товарищ майор?

— В Филях. Я там родился, там и живу всю жизнь… Вчера мне Валя моя снилась. Будто подходит ко мне, спрашивает: когда же ты придешь? Я же совсем заждалась. Я ей говорю: теперь уже скоро, война вот-вот кончится…

— Ваш сон к скорой встрече, — убежденно произнес Лошаков, отроду не веривший в сны и приметы.

— У нас в Филях хорошо, особенно весной, дома совсем как в деревне, деревянные, с крылечками, кругом палисадники, заборы, за каждым забором собаки лают, — снова начал комбат. — Вечером пройдешь по улице, а в палисадниках самоварный дым стелется, над яблонями и вишнями пчелы жужжат. Увидеть бы скорее…

— …Он за меня смерть принял, — говорит Коскос. — Та пуля мне предназначалась. В том бою. А он прикрыл…

— Хватит, — сумрачно замечает Петро Великий, — больше не надо об этом.

— Почему не надо? — возражает Лошаков. — Сколько будет жить, столько, наверно, и будет помнить об этом самом, разве не так?

В дверях раздается звонок. Друзья недоумевающе переглядываются. Кто же это? Вроде бы никого больше не ждут.

— Это внук, — Лошаков встает со стула, идет в прихожую открыть дверь, — позавчера приехал погостить к деду…

Снова входит в комнату, за ним идет невысокий крепыш в нейлоновой стеганой куртке, на голове кроличья ушанка, лихо сдвинутая набок.

— Знакомься, Антон, — говорит Лошаков, — это мои боевые товарищи, так сказать, ветераны, вместе воевали…

— Наслышан, — отвечает Антон, протягивая каждому широкую жесткую ладонь.