Немецкий эшелон, подорванный партизанами

Специальные немецкие саперные подразделения проверяют путь на ряде участков. Но и они не могут сразу обнаружить мины. Оккупантам приходится перекапывать всю насыпь, чтобы извлечь оставшиеся мины. Движение на дорогах надолго задерживается. В это время по скопившимся на перегонах и станциях эшелонам наносит сильные удары советская авиация (к. 1).

Из архивных материалов и документов текущего дня

Обстановка в Ленинграде 12 февраля 1943 г.

Два дня назад за линию фронта был доставлен приказ о сформировании в тылу врага 5 й Ленинградской партизанской бригады. Но только сегодня комбригу К. Д. Карицкому удалось встретиться с отрядами, которые войдут в новое партизанское соединение. Отряды вели бой, и знакомиться с ними комбригу пришлось под огнем. Только к вечеру с помощью соседней партизанской бригады удалось разбить карателей. Формирование было завершено в другом, более спокойном месте.

На подступах к Ленинграду, в районе станции Поповка, потребовалось уточнить местонахождение батарей противника, затруднявших наступление наших частей. Это было поручено сделать радисту 35 й лыжной бригады сержанту Леониду Филипповичу. Один из его друзей, пожелав сержанту удачи, пошутил:

– Если заблудишься, спрашивай: «Это что за остановка – Бологое иль Поповка?»

Филиппович улыбнулся:

– Да, кто бы мог подумать, что придется воевать под той самой Поповкой, о которой писал Маршак!..

Бывший ленинградский школьник, перед самой войной перешедший в десятый класс, Леонид Филиппович двинулся в сторону вражеских позиций. Вскоре ему удалось проникнуть в расположение войск противника. На рассвете он передал в штаб своей части координаты батареи гитлеровцев. Следующее сообщение было о том, что наши артиллеристы ударили точно. Затем сержант указал местонахождение вражеских танков. Но фашистам удалось запеленговать рацию Филипповича и окружить его. Сообщив об этом в штаб, радист передал свои координаты и несколько раз повторил:

– Огонь на меня…

Открывая огонь, артиллеристы в душе надеялись, что их снаряды сметут гитлеровцев, но пощадят отважного радиста-разведчика. Чуда не произошло.

Баллада о дружбе

Так  в блиндаже хранят уют

коптилки керосиновой.

Так   дыхание берегут,

когда ползут сквозь минный вой.

Так   раненые кровь хранят,

руками сжав культяпки ног.

…Был друг хороший у меня,

и дружбу молча я берег.

И дружбы не было нежней.

Пускай мой след  в снегах простыл, –

среди запутанных лыжней

мою  всегда он находил.

Он возвращался по ночам…

Услышав скрип его сапог,

я знал – от стужи он продрог

или   от пота он промок.

Мы нашу дружбу берегли,

как пехотинцы берегут

метр   окровавленной земли,

когда его в боях берут.

Но стал и в нашем дележе

Сна  и консервов на двоих

вопрос:

кому из нас двоих

остаться на войне в живых?

И он опять напомнил мне,

что ждет его в Тюмени сын.

Ну что скажу!

Ведь на войне

я в первый раз

побрил усы.

И, видно, жизнь ему вдвойне

дороже и нужней, чем мне.

Час  дал на сборы капитан.

Не малый срок,  не милый срок…

Я совестью себя пытал:

решил, что дружбу зря берег.

Мне дьявольски хотелось жить, –

пусть даже врозь, пусть не дружить.

Ну, хорошо,  пусть мне идти,

пусть он останется в живых.

Поделит  с кем-нибудь в пути

и хлеб,  и дружбу

на двоих.