— А почему мы не посмотрели стелу? — спросила Джесс, когда они собрались на кухне. — Мы же там были, а ты все твердила, что собираешься нам ее показать.

— Сегодня и без того был очень тяжелый день. К тому же не к лицу прогуливаться по кладбищу в качестве праздных туристов, — отрезала Мэдж.

— Но это вовсе не туризм, — обиженно запротестовала Джесс, у которой глаза еще не просохли от слез. — Это же важно. Там люди, которых ты знала.

— Я не знала никого из тех, чьи имена высечены на стеле, — сказала Мэдж.

— Но там новая статуя женщины, — настаивала Джесс. — Наверное, это медсестра. Разве ты не хочешь посмотреть на нее?

— В другой раз, — вздохнула Мэдж. — Мы пойдем все вместе, хорошо?

— А вы Майкл? — спросил Джонни с ноткой вызова в голосе. — Вы знаете кого-нибудь из увековеченных на стеле?

— Да, — просто ответил Майкл. Его внимание было поглощено цыплятами, которых он обжаривал в масле. — Я знаю кое-кого из этих ребят.

Одно имя. Десять имен. Двадцать. Майкл нашел их всех. Он потрогал их имена своими руками, словно можно было вернуться назад и вернуть ребят. Он видел тех, кто остался в живых, располневших и полысевших, со старой печалью в глазах, и они вместе оплакивали тех, кого уже не было. Вот почему он знал, что Мэдж Келли лжет.

Да, подумал он. Я знал кое-кого.

— А что вы делали в Корее? — спросила Джесс, вертя в руках пластиковый стаканчик.

— Он не хочет говорить об этом, — откликнулся Джонни.

Джесс стремительно повернулась к нему.

— А может быть, хочет, — огрызнулась она. — Может быть, я хочу послушать его.

Майкл оставил цыплят в покое и обратил внимание на эту маленькую девочку, живую как ртуть, которая очень напоминала ему Джину в том же возрасте.

— Что бы ты хотела знать? — спокойно спросил Майкл.

В другой стороне кухни Мэдж повернулась к ним спиной, делая вид, будто достает тарелки.

— Все, — заявила Джесс. — Где вы служили. Что делали. Как вы… как это случилось.

— Морская пехота, — сказал он. — Первый дивизион. Я записался в 1950 году и прибыл в Корею в декабре. Служил в боевой группе недалеко от Хыннама, где была ваша мама, командовал взводом. К тому времени, когда в ноябре я был ранен, наша группа оставалась единственным подразделением морской пехоты на побережье.

— В ноябре? — откликнулся Джонни, не в силах побороть любопытства. — Так вам, выходит, оставалось всего пара недель до отправки домой?

Да, так и было. Еще две проклятые недели — и он был бы на борту «Птицы Свободы». Две недели.

— А как вы были ранены?

— Очень просто. Патрульный рейд, засада, ночь на рисовом поле. А дальше — лицом в грязь. И Мэдж.

Пока он рассказывал, Джесс не отрывала от него взгляда. Мэдж, наоборот, старалась не смотреть в его сторону. Только теперь Майкл понял, что ее дети никогда не слышали о том, что она там делала. Они полагали, что их мама — такая же, как и другие мамы, может быть чуточку печальнее и немного замкнутее. Нормальная. Им даже в голову не приходило, что ей довелось пережить минометные обстрелы во время операций. Что она не дрогнула под страшной ношей всех этих раненых и умирающих. Что она — героиня.

— Когда ваша мама увидела меня, — сказал Майкл, понимая, что ступает на зыбкую почву, — она ударила меня в подбородок.