|
К вылету практически готов один Ан-2. Но… радиус машины позволяет дойти только до точки, чтобы вернуться, надо на острове дозаправляться. Долететь надо точно, резерва на ошибку и соответствующие исправления просто нет. И еще загвоздка: единственный пилот, находящийся на базе и летающий на Ан-2 — из самых молодых, допуска к такому полету не имеет.
За старшего оставался начальник штаба. Из летчиков он был, налетал когда-то двенадцать тысяч часов. Ли-2, Ил-12, Ил-14, Як-12, Пе-8 — его машины. И вот начальник штаба приказывает: поднять на борт бочку с горючим, резерв на дозаправку. Молодого пилотягу — сюда. — Так и так, — обстановку дает, — полетишь? Тот, маленько подумав, говорит: — Раз надо, полечу. А кто правым со мной пойдет? — Придется мне. — Это начальник штаба отвечает. Больше некому. И полетели. И вышли на точку и привезли больного живым, словом, все обошлось. А почему, спрашивается? Когда в авиации очень НАДО, тогда можно ВСЕ. Вот за это я и люблю наше дело.
* * * Была у нас в гарнизоне выдающаяся буфетчица Маша при летной столовой. Ну все она понимала без лишних слов! Между прочим, контрабандно приторговывала водочкой. Начальство, конечно, ведало, но сквозь пальцы на это дело поглядывало. А Маша пароль придумала. Подходишь и говоришь: «Машенька, мне бы стаканчик лимонадика. Капнешь?» Расплачивались в получку. Водочку Машенька подкрашивала, так что комар носа не подточит. Сидим за обедом, к Маше подходит незнакомый полковник. Потом выяснилось — то был новый инспектор воздушной армии. Слышим: «А попить, девушка, найдется? Лимонадика бы хорошо». Мы замерли. Маша скосила глаз на Геройскую звезду, на знак заслуженного военного летчика и бестрепетной рукой нацедила, как своему. Полковник выпил стакан в один глоток, не поперхнулся, сказал: «Порядок у вас тут!» А Маша потом говорила: «Наш человек оказался, я сразу просекла».
* * * Кончались сороковые годы. Мы уже летали на МиГ-9 и на Як-15, на первых российских реактивных самолетах, нас еще именовали РЕАКТИВЩИКАМИ, всячески подчеркивая этим особость и высокую значимость нашего положения в авиации. Замечу, к машинам мы привык ли быстрее, чем ожидали и вполне спокойно усаживались в кабины, единственное, на что поглядывали с опаской на рычаг катапультного устройства пилотского кресла. Одолевали слухи. Говорили, в Германии один больно любопытный залез в трофейный «мессер», дернул за рычаг, так его с ангарного потолка мастерками неделю отскребали… И еще говорили: катапультировали у нас обезьяну, хана ей сразу пришла — позвоночник переломился… А на днях, мы это уже сами слышали — поросячий визг над аэродромом стоял. Вроде катапульту на свинье проверяли. Почему же на свинье? А нужно было весовое подобие подучить. Говорят, говорят, говорят… Наконец, официально сообщили: завтра начинаются занятия по катапультированию. Ждем, что-то будет?.. И вот он входит в аудиторию, седой, красивый, улыбающийся. Он говорит, слегка заикаясь: «При-и-и-нцип ка-а-атапульты про-ост, как Колумбово яйцо-о. К спинке ва-а-а-шего кресла приварена тру-у-уба, это, считай — ствол! В стволе за-а-аряд. Так? А роль сна-а-аряда исполняете вы, то есть — ле-е-е-етчик. Тянете скобу, за-а-аряд детонирует, и вас мо-о-оментально выносит из ка-а-абины…» Мой приятель тихонечко толкает меня под бок и спрашивает шепотом: «Инте-е-ересно, а за-а-аикание у него когда началось — до или после ка-а-атапультирова-ния?» К нашему ужасу лектор расслышал шепот моего приятеля и тут же вполне мирно проинформировал нас: «За-а-аикаюсь я с детства. О-о-осложнение получилось после скарлатины. |
