— А ведь я тебя, пожалуй, уволю. — наконец задумчиво сказала я.

— И ваша бедная старая тетушка останется совсем одна, теперь, когда вы уезжаете. — ответствовала экономка, и неодобрительно поджала и без того тонкие губы.

Я посмотрела на нее почти умиленно: когда я перебралась в замок, ее не обрадовало мое появление, теперь не радует отъезд. Со стороны Мартиши — это почти признание.

— Разве я сказала, что я тебя сейчас уволю, Мартиша? — я крепко обняла ее за плечи и зашептала в ухо. — Подожду, пока ты состаришься, и не сможешь найти работу ни в одном приличном доме. — я с удовольствием посмотрела, как исказилось ее лицо, и повернулась на каблуках, окидывая взглядом лестницу.

Всем домашним я в свежезаваренный чай плюнула, или есть еще желающие?

Дворецкий у дверей лишь поклонился, торжественно, как священную фигурку Крадущейся, держа перед собой поднос с моими перчатками.

— И пусть тетушке в кабинет подадут чай. — скомандовала я, взбегая по лестнице.

В свои покои я почти ворвалась.

— Платье готово, Катишка? Или ты тоже сперва желаешь побеседовать о моих несовершенствах?

— Никак нет! — моя горничная Катишка почти по-солдатски вытянулась рядом с распялкой с сегодняшним платьем.

— Почему не голубое? — фыркнула я. Сказала же вчера, что хочу голубое!

— Так холодно сегодня, сьёретта, а у голубого плечи открытые. Вот простудитесь — как ехать будете? — Катишка захлопотала, помогая мне выбраться из амазонки.

— Чихая и сморкаясь. — буркнула я, окинув платье недовольным взглядом — этот оттенок песочного не слишком шел к моей светлой коже. Не портил. Но и не украшал. — Добавила бы шаль.

— Так я и добавлю — вот эту, золотистую! Ту, которую к голубому платью, я уже в сундуки уложила.

— Все в этом доме меня тиранят, и некоторым это даже удается. — я склонилась над тазом. — Ну что стоишь, полей мне! Не следует заставлять графиню-тетушку ждать дольше необходимого.

— Слава Летящей, ваша Катишка догадалась одеть вас потеплее. Простуда сейчас была бы крайне неуместна. — старшая графиня Редон удостоила меня лишь беглым взглядом. И снова уткнулась в письмо.

— Доброго вам утра, тетушка! — пропела я, и пересекла кабинет, чтобы поцеловать ее в гладкую, едва заметно пахнущую пудрой щеку. Как обычно, она отстранилась, делая и без того формальный утренний поцелуй почти несуществующим.

— Я присяду или вы меня сперва пригласите? — я повернулась, позволяя подолу платья пойти волной у моих ног, и изящно опустилась в кресло у окна.

— Вы опять дерзите, сьёретта племянница. — тетушка поглядела с усталой укоризной.

— Простите, сьера тетушка. — я благонравно сложила руки. — Волнуюсь.

— Немудрено. — вздохнула она, и поднялась из-за стола.

Дверь распахнулась и Мартиша внесла поднос с чаем и булочками.

— Сьера графиня? — экономка вопросительно посмотрела на тетушку.

— Ступай, чай разольет сьёретта Оливия. — мановением руки отпустив экономку, тетушка уселась во второе кресло. — Вижу, ваша война с Мартишкой продолжается с переменным успехом. Но хотя бы чай она вам принесла.

— Она просто дождаться не может, когда я уеду, чтобы вбить заговоренный гвоздь в следы каретных колес. — я разлила чай действительно по двум чашкам — надо же, я думала, будет всего одна!

— Пусть только попробует.