.. Я с самого начала предупредил его, чтобы он не затевал
разговоров о деле... Это ваша вина: удовлетвори вы мои требования, все могло
сложиться иначе...
-- Я думаю, -- после долгой паузы ответил Влодимирский, мучительно
сдерживая себя, чтобы не хлестануть этого гада по морде и не спросить, что
он писал шведу на Библии, -- делу можно помочь... Но это... Мне даже страшно
говорить... Это обяжет вас к страданиям...
-- Считаете, что сейчас я благоденствую?
-- Работаете, -- сухо отрезал Аркадий Аркадьевич. -- Вы на службе,
Всеволод Владимирович. Вы под погонами... Так вот, если мы вернем вас после
двухдневного отсутствия в камеру, то вернем в наручниках... А сейчас выпьете
таблетку брома, чтобы сразу свалиться на койку... Вас поднимут... Вы снова
свалитесь, вам прикажут встать, но вы не сможете, тогда вам объявят
карцер... Поспите в другой камере, хоть сутки... Потом снова наденут
наручники и приведут к Валленбергу. И вы исповедуетесь ему, потому что,
скажете вы, вполне возможно, что вас расстреляют, а вы хотите, чтобы правда
о вашей жизни осталась в памяти хотя бы одного человека...
-- И я расскажу ему о себе всю правду?
-- Именно. >
-- Он спросит, отчего вы мне не верите? -- Исаев пожал плечами. -- А
если верите, то отчего держите в браслетах и хотите расстрелять? В голове
нормального человека такое не укладывается...
-- Во-первых, мы вам верим, Всеволод Владимирович, и вы это поняли.
Во-вторых, именно потому, что мы вам якобы не верим, он вам поверит. И
раскроется.
-- Ложь рождает ложь, -- задумчиво заметил Валленберг и поменял тряпку
с холодной водой на распухших оладьях-кистях Исаева. -- Я не сказал здешним
следователям ни единого слова лжи и чем больше убеждал их в том, что говорю
правду, тем меньше они верили мне... Особенно в связи с "Джойнт Дистрибьюшн
Комити"...
-- Почему?
-- Не знаю. Они все время требовали открыть агентуру "Джойнта" в
Восточной Европе... Я не понимал их поначалу, путался, вы ж знаете, сколько
в Англии и Америке этих самых "джойнтов"?! Что ни комитет, то непременно
"джойнт" -- "объединенный"... Я им говорил, что в Штатах было только одно
сокращение, понятное всем: "Борд"...
-- Я не знаю этого сокращения, -- признался Исаев.
-- Видимо, запамятовали, -- ответил Валленберг, и Исаев лишний раз
подивился его такту. Только верь мне, дружище, только верь, я знаю, что
сделаю на процессе -- "постригись, как в Кракове"; никогда мы с Санькой об
этом не говорили, а прервали нас именно на этом моем вопросе, они
смонтировали пленку -- это ясно. Что ж, им за это коварство и отвечать... И
в письме Сашеньки есть строки Гумилева, она их не зря вставила. Я говорил ей
во Владивостоке, что этот поэт несет в себе постоянное ощущение тревоги и
неверия в реальность происходящего. |