— Ну, что уставился? — злится Сергей. Ненависть ощущает Митя. В дачном домике, недостроенном, но старом, над темной крышей которого шатер сосны, поселилась ненависть.

— Опасная у тебя работа, — Рита улыбается, поглядывая на Сергея через стекло фужера. — У нас в классе многие мальчишки мечтали туда попасть…

— Бухгалтерия, — кривится он. Шеф уже намекал ему на увольнение в запас по состоянию здоровья. Наградят грамотой — и ногой под зад. Одномоментно.

А пока Сергею из игры не выйти. Отвернутся от него все. Даже отец. Сам-то Антон Андреевич в душе демократ, а вот защита ему нужна крепкая. Тылы то есть. На всякий пожарный. В нашей стране иначе демократу не выжить. Или тылы — или денежный мешок. Так что Сергей

— в ловушке. Даже для этой вот дурочки-курочки он представляет интерес только поэтому.

В ловушке.

Но насчет дурочки он, конечно, не совсем прав. Митя, Митя сияет на вершине ее треугольника, а Наталья и даже Сергей лишь оттеняют яркую звезду ее души.

Вечер вновь наступил. Наступил я на горло собственной песне. Сергей уже пьян, он закинул ногу на ногу, худая его тень с длинным носом и сутулой спиной покачнулась на темно-белой стене. Гоголевская тень, увидел Митя. Каким мерзким кажется бредущей по ограде Наташе тот участок с травой, словно примятой теперь навсегда, возле смородиновых кустов. Горит на столе свеча. Ритка попросила зажечь. Господи, еще месяц назад все было так хорошо. Наталья поднимается по деревянным ступенькам на террасу. Что месяц? Неделю назад все было так хорошо. Она склоняется и прикуривает от свечки. Дурная примета. Но она нарочно прикуривает от свечки — пусть ей будет плохо совсем. Сергей дернулся, когда, проходя, она чуть не задела его широкой юбкой. А Ритка так жаждет, чтобы Сергей влюбился в нее. Чтобы все Ярославцевы полюбили ее, чтобы мучился от ревности Митя, а она бы любила только его одного. Прелесть Риткина в том, что душа ее чиста и не имеет объема. Митя улыбнулся своей забавной мысли и отпил полуостывшего чая. И попытки объем приобрести

 будут подобны тому наивному приему, когда прорезается дырочка в полотне, а за дырочкой приклеивается еще одно полотно с изображением, к примеру, дачного домика, вроде бы находящегося и от зрителя, и от наблюдателя, выписанного на холсте, очень-очень далеко. Я люблю Риту за то, чего она не имеет. Хватит нам с ней всего моего на двоих. Лишнее зачем нам? Вот глупышка, разделась, щеголяет в бикини. Обрати внимание, Митя, как вульгарно твоя приятельница липнет к Сергею. Ну и что с того. Все же делается ею ради меня, оттого я все ей прощаю.

Ветер поднимается, и шумит сосна, раскачивается ее ствол, собака у соседей вдруг тоскливо завыла: наверное, мальчишки просто не взяли ее на рыбалку. Спать я пошел, бесцветно произносит Сергей и криво зевает, даже рот его красный, неправильной формы четырехугольник. У соседей других хлопнули створки окна. Точно выстрел. Ритка примостилась на коленях у Мити. Как милый котенок сижу я, считает она. Развязная дура, сердится мысленно Наталья. Встает: я тоже спать. И встречается взглядом с Сергеем: черная ненависти хищная птица бесшумно и мгновенно промчалась между ними — тень ее на стене даже Митя заметил, рассеянный в чувственности своей светловолосый Митя.

…И только пылающий шепот Ритки в ночной тишине: как я люблю тебя, ты — такой восхитительный любовник, люблю, схожу с ума!.. …и приснилось ему: то ли полуразрушенный, то ли не совсем достроенный дом на шоссе возле леса — и огонек свечи мелькает то в одном окне, то в другом — страх охватывает его отчего-то — вот огонек свечи остановился в окне на первом этаже — и он понимает, что сейчас кто-то из дома выйдет, и страшно ему. Он уже торопливо идет по пустому шосссе, вокруг ни домов, ни деревьев, и вдруг слышит гулкие, отчетливые шаги и, вздрогнув, оглядывается: женщина в черных длинных одеждах, с закрытым черной тканью лицом спешит за ним.