— Она артистичная.

— Во-во. Леня все время: она у нас художественная натура будет.

— Она его тоже любит, наверное, девочки вообще больше любят отцов.

— Наташа, — сказала Ритка, помолчав, — неужели ты ни о чем не догадываешься?

— Я? О чем?

— И Майка тебе никого не напоминает? Да, конечно, напоминает. Догадывается она. Но…

— Не может быть?!

— Может, может. Теперь они обе замолкли.

— Знаю — ты не выдашь. Ты — могила.

— Да. А… он знает?

— Разумеется. Зазвонил телефон, Наталья встала, вышла в коридор. Мура принципиально не разрешал удлинять провод, телефон — для дела, объяснял, для важных переговоров, а ты сядешь — тары-бары, или в ванную заляжешь с ним, и два часа до тебя не дозвонишься, ты привыкла болтать, подружки всякие, проку от них нет, а суеты много. Мура любит поучать. То начнет критиковать, что она неправильно делает пельмени, правда, сам готовку продемонстрирует

— и это неплохо, меньше ей хлопот, то начнет ходить по дому с тряпкой для пыли и ворчать нудным голосом Серафимы, что кругом грязь, то засекать по часам, во сколько она с приятельницей вернулась из театра. Она уже привыкла слушать его, как монотонный шелест дождя. Хорошо, что не писк комара. Но, бывает, хочется его облить ведром холодной воды.

Звонил Сергей. Она даже же сразу нашлась — не могла выговорить ни слова. Наконец, с огромным усилием: привет. Своим визгливым скрипучим тенорком попросил он срочно занять ему две тысячи. Завтра надо. Необходимо! Она поняла — необходимо, если даже е й он позвонил. После того лета он говорил с ней по телефону только дважды, оба раза, видимо, из квартиры отца — тот просил, а он не мог открутиться — как объяснить отцу причину его нежелания звонить сестре?

— Горю, понимаешь, горю! Завтра — крайний срок.

— Завтра суббота, — сказала она.

— Достань!

— Постараюсь. Но ты же знаешь — деньги у Муры. Он семейный казначей.

— На то и рассчитываю, — хмыкнул.

— Позвони завтра утром.

— Эге. Наташа не стала сообщать Ритке, кто звонил и зачем. Но та заметила — что-то произошло. Небось любовник объявился, а? Признайся! Ты прямо выбита из колеи. На тебе лица нет. Нет лица? Да! А у меня его и так нет. И никогда не было — ни любовника, ни лица.

— Брось врать, Талка, я Муре ничего не скажу. Ну позвонил, ну встреться с ним, если…

— Не будем больше об этом, ладно?

— Да, пожалуйста. — Ритка опять закурила. — Эх, мы бабы, бабы… * * *

У Сергея поднялось настроение: достанет Наташка, нормалек! Живем, братцы-хулиганцы! Можно слегка поддать и пошататься. Он поддал. И тут навалилась Томка. Ведь собирались на дачу в пятницу, теперь передумала: поеду завтра утром. Народу будет в электричке много! Не твои проблемы. Не мои. Согласен. Найн проблем. Она прижала его: иди к отцу, пусть делает дарственную на дачу, опять приезжала Серафима, кругами ходила. Хочешь остаться без всего? Сад, конечно, хорошо, но — далеко. Его вообще лучше загнать и прикупить вместо него соседний с дачкой участок. Оттяпает дачу Мурка, окрутит Серафима Андрея Андреевича, ночная кукушка всех перекукует. Тебя перекукуешь, пожалуй! Ну ладно, ладно. Ты, кроме своих кобелиных забот, убери руки, ничего на свете не видишь!

— Грубая ты, Томка, — сказал грустно. — Очень грубая. Душа у тебя из деревяшки.

— А у тебя — из гвоздей.

— Крепче бы не было в мире людей!

— Иди, говорю, к отцу, насядь на него.

— Как наседка?

— Не придуряйся!

— А сестре?

— Сестре?! Да ейный Мура три таких дачи может купить, жулик пивной.