Он шел не оглядываясь. Он знал, что товарищи тащатся следом, так они громко сопели и вздыхали.

Охотнички, думал Птицелов, и как они только к дичи подбираются? Ведь за версту же слышно!

Дорога становилась все круче. Ноги теперь сами несли Птицелова. Последние метры он преодолел почти бегом, но у кромки тумана, который был не совсем туман, а может, совсем не туман, мутант остановился.

Неподвижным этот «туман-нетуман» выглядел только сверху. Здесь же, на дне карьера, он едва заметно «дышал». Медленно, в едином ритме вздымался и опадал, как исполинская белая грудь спящего великана. Птицелов присел на корточки, коснулся тумана ладонью. Отдернул, будто его током ударило. Поднес руку к глазам. Ладонь была покрыта крохотными каплями, как испариной. И в каждой капельке горела огненная точка. Птицелов посмотрел вверх. Небо затянуто тучами, вот-вот пойдет дождь, однако капли у него на ладони отражают Мировой Свет. Как это может быть?

— Что это у тебя? — спросил Бошку, глядя Птицелову через плечо.

— Не знаю, — пробормотал тот.

— Упырь меня задери, — проговорил Бошку, — если я туда пойду…

Птицелов покосился на него.

— А как же Лия?

Бошку махнул костлявой лапищей.

— Пропала твоя Лия… И мы в этом проклятом месте пропадем, как пить дать!

— Значит, не пойдешь?

Бошку покачал нечесаной гривой.

— Не обессудь, Птицелов, не пойду… Боязно что-то.

— А ты, Колотун?

Но Колотун лишь хлопал глазами и пятился.

— Ладно, — сказал Птицелов, распрямляясь. — Ждите меня… нас здесь.

— Ружжо возьми, — предложил Бошку.

Птицелов отмахнулся: обойдусь, дескать.

Зажмурился. Набрал в легкие побольше воздуху. И шагнул в странный туман, будто в отравленную реку.

Этого Птицелов ожидал меньше всего.

Едва поверхность «тумана-нетумана» сомкнулась над ним, он очутился в… лесу. В самом настоящем лесу, вроде того, что по эту сторону Голубой Змеи.

Впрочем, нет. Таких лесов не осталось больше нигде. Раньше были, старик Отту рассказывал, а теперь — нет.

Высокие деревья с ярко-желтыми стволами и темно-зелеными кронами. Сквозь листву пробивается небывалый в Мире бело-зеленый свет. Играют на разлапистых ветвях папоротников световые пятна.

Птицелов выдохнул пыльный воздух мелового карьера и вдохнул тот, что был здесь, — сладкий, напоенный незнакомыми ароматами, чистый. Его хотелось пить или даже есть. Кромсать сочными ломтями и запихивать в себя сколько влезет.

У Птицелова пошла голова кругом. В какой-то миг он начисто забыл о том, зачем сюда проник. Засмеялся, как несмышленыш, заметался между истекающими янтарным соком стволами, заорал, как полоумный.

Дурни, мы дурни… Зачем жить там, где отравлены воздух и вода?.. Зачем рожать уродов, обрекая их на недолгую жизнь рядом с неумолимой смертью?.. Ведь вот — безопасное место!.. Он же совсем рядом — Норушкин карьер!.. До него дойдут даже дети!.. А больных и старых можно унести на носилках… Надо обязательно привести сюда Лию… Пусть другие откажутся, не пойдут… А Лию обязательно надо привести… Здесь она выздоровеет, пополнеет, станет красавицей… А если не захочет или не сможет прийти, принести на руках… И пусть кусается, сколько сил достанет…

Птицелов замер, будто споткнулся.