|
Едва слово с его конкретностью и нетерпеливым стремлением присоединить к себе другие слова коснется внутреннего потока образов и представлений, как этот поток, подхлестнутый, набирает быстроту и сам в себе порождает некие заслоны, которые пропускают одно, и задерживают другое, и выдают на поверхность, как сырье для нашей речи, мгновенно отобранный и сгущенный материал. Происходит процесс спешного доосмысливания, додумывания и уточнения, факты и подробности группируются по-новому и меняются местами, о чем мы узнаем, лишь увидя, что в нашем изложении вещи второстепенные выдвинулись на первый план, оттеснив казавшиеся главными моменты. И нередко ясные и логичные доселе мысленные построения обнаруживают вдруг зияющие провалы. Рассказ течет внешне последовательно и гладко, но уже знаешь, что изменившаяся на ходу редакция фразы прикрыла внезапно увиденную пустоту, а какое-нибудь «короче говоря» перекинуто шатким мостиком над неизвестностью. Еще не кончив своего рассказа, Стрепетов понял, что в истории Антипиной что-то, быть может очень важное, прошло мимо него, стороной.
— И что вы намерены делать? — Вознесенский снова уставился в какую-то бумажку. — Поеду в Дом младенца. В зависимости от результатов снова допрошу Антипину. — Можете идти, — безразлично уронил Вознесенский. И уже в спину Стрепетову, взявшемуся за ручку двери, послал холодно-пренебрежительно: — Скажите дежурному, что я велел дать вам машину до обеда, иначе опять не управитесь. В старинный роскошный особняк с зеркальными окнами не было никакого входа. Главный подъезд с резными дубовыми дверями был заперт, боковой — под узорным козырьком — почему-то тоже. Стрепетов начал уже опасаться, как бы Сашка, считавший любые поездки, кроме выездов на происшествия, развратом, не удрал, не дождавшись Стрепетова, пока тот, как дурак, гуляет здесь по лужам. Наконец вход обнаружился — через полуподвальную дверь со двора. Стрепетов сунулся в темный коридорчик, потом куда-то свернул и увидел в небольшом вестибюле за барьером девушку, перед которой на подставочке стояла чистенькая табличка с надписью «Регистратура». Девушка выслушала Стрепетова, не удивляясь, полистала картотеку. — Нет, такой девочки не было... Ни одного зеленого одеяльца. — Очень жаль, — осуждающе проворчал Стрепетов. — А другими цветами не интересуетесь? — кокетливо обернулась она. «Делать тебе, свистушка, нечего». — Нет. Вышло грубовато. Девушка поджала губки. — Вам только справку? — Справку. Оформление ее заняло минут десять. Стрепетов несколько раз демонстративно смотрел на часы и придумывал фразу на тему, что справка нужна ему не как образец чистописания. Но острота не вылилась в безупречную стилистическую форму, и он промолчал. Сашка не уехал, но на поверку спешка оказалась ни к чему Ниночка, к окошку которой Стрепетов подкатился было с комплиментами, безапелляционно заявила, что раньше чем через тридцать-сорок минут Антипиной ему не видать как своих ушей. Стрепетов пошел в столовую. Столовая была обыкновенной донельзя. Ничто здесь не напоминало о бесчисленных решетках и замках вокруг. Обычные столовские столики, стулья и цветы на окнах, даже запах самый обыкновенный — кухонный. За буфетной стойкой хозяйничала красивая молодая женщина с тонкими легкими руками, которыми она с особым, скользящим изяществом резала, накладывала, считала, протягивала сдачу. Офицеров в форме МВД — местных — она называла по имени-отчеству и улыбалась уголками пухлых ненакрашенных губ. Когда подошла очередь Стрепетова, он замешкался, и буфетчица мягко поторопила: — Давай, милый, побыстрей, а то в камеру пора — смена кончается. |
