Закончив список, Стрепетов счел нужным добавить от себя:

«Прошу обратить особое внимание на обрезанный фотоснимок (групповой портрет), адрес, написанный рукой, не принадлежащей Васятину, а также автобусный билет Псковского упр. Автошосдора».

Стрепетов твердо решил пробиться к аппарату прямой связи и самолично потолковать с магаданцами. Не пустили. Даже телефонограмму не приняли. Завтра — милости просим, а сегодня никак. Что-то на линии. И оставшиеся каналы связи забиты до отказа. Завтра. А куда же к черту завтра, когда к концу дня привезут Васятина, — и что с ним делать?

Оставался телеграф. Молния получилась чудовищных размеров, и у райотдельского начфина отвисла челюсть, но Головкин подписал телеграмму бестрепетно и молча. Понял, что сейчас впору отправлять ее с оплаченным ответом.

Теперь надо было убить минимум три часа. Стрепетов заглянул в календарь. Ага, вызваны свидетели по делу о мелкой квартирной краже. Для препровождения времени именно это и сгодится. Свидетели мирно сидели в коридоре, и он стал вызывать их по одному и допрашивать нарочито медленно, стараясь накопить спокойствия к тому моменту, когда...

Головкин вошел своей деревянной походкой, держа в руке — слава богу, телеграмма! И не распечатана. Стрепетову предоставлялось право узнать первым.

Итак?

«Арест особо опасного преступника Васятина получена санкция прокурора области тчк конвой этапирования вылетает сегодня рейсом шесть тчк большое спасибо ценные доказательства тчк по показаниям арестованных Суханов деле не причастен зпт что подтверждается иными материалами следствия тчк допрос качестве свидетеля будет произведен общем порядке ведущим следователем».

Потянулись обычные дела... И вдруг — звонок. Надоедливый треск помех, далекий голос, как будто знакомый, но чем?

— Да, следователь Стрепетов, да, я слушаю, — никак не понять, о чем речь...

Наконец он догадался, что на другом конце провода торопится и старается унять волнение бабка Татьяна. Он ясно увидел ее, как она стоит у стола в Сосновском поссовете, неумело — слишком сильно — прижимая к уху трубку, а поодаль, кучкой, любопытные соседки — как бы чего не пропустить — потому что, наверное, катится уже молва про го, как у Сухановых ночевал бандит и милиция ловила его на мотоциклах, а он, гад, с двумя пистолетами отстреливался...

— Пашка-то, — говорила бабка, стараясь объяснить все потолковее, — не разобрал давеча впотьмах, что ты милиционер... Думал, напали, а как ты грозить стал и из пистолета пальнул, совсем напугался. А в лесу беда приключилась: угодил в какую-то колдобину и ногу свернул. До дому еле допрыгал. Сейчас в больнице он районной, врачи будут смотреть на рентгене, цела ль кость. Потому прийти к тебе сейчас никак не может и... что теперь делать?

— Татьяна Федоровна! — закричал Стрепетов в трубку. — Татьяна Федоровна, пусть лечится спокойно...

— Да какой покой?! Волнуется он. Пашка ведь ни при чем. Я сама с него спрос взяла. Он и вправду думал, что Васятин этот работу искать приехал, ан вишь как вышло-то... Переживает Пашка теперь. Будет ему что за Васятина или как?..

— Успокойте его, Татьяна Федоровна. Ничего ему не будет. Только вызовут как свидетеля, чтоб рассказал, кто такой Васятин, что о нем знает.