— Ну тогда спасибо, — услышал он в ответ. — Дай тебе бог!

Ночь с Васятиным понемногу становилась прошлым. И это прошлое, как положено, требовало оформления.

«Поеду на склад, — решил он, — это будет последнее».

Заглянул к дежурному.

— Если без меня явятся из Магадана — по поводу задержанного Васятина, пусть ждут. Часа через полтора вернусь. — И вышел. Даже не посмотрел в глазок камеры. Ни к чему.

Склад помещался в одном из зданий бывшего монастыря. Рядом, в облупленной, но стройной колокольне что-то равномерно ухало, а по временам свистело, и тогда колокольня освещалась изнутри синим огнем. Какая-нибудь мастерская, наверно.

Повинуясь фанерной стреле, Стрепетов спустился узким проходом по стертым ступеням в большой сводчатый зал. Маленькие окна в несокрушимых стенах были забраны решетками снаружи и внутри. Ощущение города исчезло: он не пробивался сюда ни единым своим качеством.

Неторопливая проверка документов, и Стрепетов был допущен за стеклянную перегородку, где царствовал толстый, неповоротливый капитан. В каждом движении своем он был значителен, почти монументален, и казалось, что обитые железом двери, решетки, засовы, ряды металлических сейфов — все это было когда-то однажды создано вместе с капитаном. Ни эта окованная обстановка без капитана, ни капитан без окованной обстановки раздельно не воспринимались.

Взяв у Стрепетова рапорт о выдаче боеприпасов взамен израсходованных — как положено, с резолюцией Головкина и печатью, — капитан воссел за столом. Огляделся.

Засовы задвинуты.

Сейфы заперты.

Двери затворены.

Решетки на местах.

Можно углубиться.

И он углубился в чтение рапорта и изучение резолюции Головкина:

«Применение оружия производилось правильно, прошу...»

Прочитал, изучил, еще некоторое время изображал, что изучает, потом уже ничего не изображал, а только строго молчал.

«Что у него ворочается в голове? — думал Стрепетов. — Или казенных патронов жалко? Или стилистические вольности в рапорте усмотрел? Факт, что недоволен».

Было тихо, прохладно.

— А где стреляные гильзы? Небось не собрали?

Интонация была неподражаема: осторожный голос владыки, опасающегося убить мелкого вассала монаршей немилостью.

— Нет, — сказал Стрепетов покаянно и очень серьезно. — Как-то, знаете, не удалось...

— Почему произведено всего три выстрела?

— А положено больше?

Капитан не то что не заметил иронии, она просто не достигла его.

— Разумеется, положено больше, — мягко отметил он, сетуя на глупость и невежество Стрепетова. — Применяя оружие при задержании, вы обязаны сделать два предупредительных выстрела, так?

— Так.

— Где же они?

«Ага, вот он куда клонит! По его арифметике, надо было два раза пальнуть в воздух до выстрела в Васятина и два раза вслед убегавшему Пашке. Итого пять пуль. Да еще собрать гильзы... Ах, как осатанело драпал Пашка! Не мудрено было все кости переломать... Ну, а кто бы не драпал в таком положении, когда на тебя с пистолетом из-за кустов вырываются? Поди разбери в темноте, бандит или милиционер!» И Стрепетова вновь ожег стыд за то мгновение, когда навел оружие на Пашку.

Спросил запоздало:

— Значит, не хватает двух выстрелов?

— Строго говоря, да, — и капитан вздохнул под бременем державных забот. — Все у вас, молодых, просто: бах-бах, как в кино.

— Я учту, — смиренно сказал Стрепетов.