— Ну, начальники, хотите казус?

— Хотим! — обрадовался Кока, приготовясь пополнить свой репертуар.

Раиса отослала в коридор жирненького старичка, лопотавшего о полной непричастности кого-то к чему-то; Тимохин отложил ручку.

— Казус будет такой, — начал Нефедов.

Стрепетов насторожился. Нефедовские анекдоты не всегда были рассчитаны на чистый смех. Иной раз они оказывались как-то связаны с тем главным, чего ты от него ждал. Наворачивались ли эти истории ему на язык сами, по неосознанной ассоциации извлекаясь из кладовых памяти, или незаметный человечек мужиковатого обличья был совсем не тем, чем казался с первого взгляда, и под всей его лаптежностью и детской жадностью на смешное крылась железная логика, способность к обобщениям и острый, отточенный опытом ум? В последнее время, разглядев, с каким доверием и готовностью подчинялись Нефедову его «ребятки» из угрозыска — готовностью настолько безусловной, что ее не находили даже нужным подчеркивать внешними атрибутами почтительности, — Стрепетов стал склоняться ко второму предположению.

— Так вот, завелся в Москве один прохиндей. Выдавал себя за адвоката. Похаживал он возле приемных высших кассационных органов и ловил простаков, приехавших похлопотать за родственников, которые угодили под суд. «Все равно, — говорит, — правды не добьетесь. А я знаю, кого подмазать». Некоторые дураки и рады, что нашли ходатая. Они ему — деньги, а он деньги в карман. Ну, сколько веревочке не виться — арестовали. Привлекли к ответственности и даятелей. И что же выяснилось? Папаша один, провинциал, явился в столицу за сына просить. Наткнулся на этого мошенника, выложил кровные рубли и так уверовал, что никуда дальше носа не совал и ведать не ведал, что в самый день его приезда надзорные органы отдали распоряжение сына-то освободить! И теперь представьте себе картинку: сын на свободе, отец — в тюрьме. Каково.

— Поучительно... — загрустила Раиса.

— Ирония судьбы, — веско подытожил Тимохин.

— Кстати говоря, начальники, вы ориентировки читаете? — Теперь Нефедов обращался уже к одному Стрепетову.

— Стараемся, — осторожно сказал тот. Нефедов пересел поближе.

— Гляди сюда. В позапрошлом месяце... — он открыл заложенное промокашкой место, — вот: «Во время этапирования к месту заключения бежал опасный преступник Василий Хромов, он же Бекетов, он же Павлов, приметы: выше среднего роста, широк в плечах, на подбородке косой шрам длиной около двух сантиметров, нос вздернутый...» Не узнаешь?

— Кто? — пугаясь, спросил Стрепетов.

— Да Васька же. Коврова дружок.

— Он?!

— Он самый... И как же ты его не срисовал?

«Остолоп! Безмозглый разиня!» Стрепетов мысленно вернулся в ту ночь, посадил на приступочку Коврова, поставил рядом Ваську. Васька зябко передернул плечами и начал постукивать ботинком о ботинок. Ковров зачерпнул ладонями из сугроба. Стрепетов выпрыгнул из машины и побежал к палатке. Снег отрывисто взвизгивал под сапогами, на вывеске был отбит уголок. Васька на мгновение застыл, потом отвернулся к перекрестку, из-за которого вот-вот должна была вырваться «Скорая», и поправил кепку. Стоп! Еще раз, не торопясь. Увидя Стрепетова, плавно, как в кино при замедленной съемке, Васька стал поворачиваться широкой спиной. Поднятый воротник закрывал нижнюю часть лица. Вот он взялся обеими руками за кепку и надвинул ее на лоб. Та-ак!..

Прокрутим ленту дальше. «Подежурь на уголке», — сказал Ковров и добавил что-то. И тогда Васька ушел. Нет, еще раньше было. Какая-то фраза, которая им не понравилась, которая заставила Стрепетова почувствовать, будто он сказал бестактность.