— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Я уверяю вас, хорошо. Вы собираетесь уходить?

— К сожалению мне нужно. Вчера умерла одна из монахинь в Нотр-Дам-де-ля-Петье. Сестра Мария-Габриэлла. Они попросили меня отслужить мессу, — объяснил он, затем, помолчав, добавил: — Не нравится, что ты останешься одна.

— Ну что вы. В половине одиннадцатого сестра Клер приведет детей из начальной школы на репетицию хора, а потом у меня частный урок до полудня.

— Прекрасно. К этому времени я вернусь.

Он взял чемоданчик, она протянула ему руку, и они вместе дошли до передней.

— Вам понадобится ваш плащ.

— Нет, хватит и зонтика, — заверил он, открывая дверь. — Я решил, Анна, тебе на некоторое время надо уехать. Пока с этим делом не будет покончено так или иначе.

— Нет, — твердо возразила она.

Он поставил чемодан и обнял ее за плечи на пороге.

— Я еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Таким растерянным. После того что произошло вчера, я решил поговорить с Миллером.

— Но вы не можете сделать этого! — закричала она, пожалуй, даже слишком пылко. — Нет, вы повредите Фэллону!

Он внимательно посмотрел на нее.

— Он тебе нравится, так ведь?

— Я бы назвала это не так. Мне жаль его. На нем была печать жизни. Нет, жизнь использовала его самым несправедливым образом. Его совершенно искалечило! — с внезапной страстью воскликнула она. — Не может быть, чтобы у человека, в котором живет такая музыка, совершенно не было души! Господь не может быть столь немилосердным!

— Самый ценный подарок, который Бог дает человеку, это свобода выбора, милая. Добро и Зло. Каждый волен выбрать.

— Согласна, — сказала она пылко. — Но я уверена только в одном. Когда вчера мне понадобилась помощь, когда я в ней нуждалась сильнее всего, именно Фэллон спас меня.

— Я знаю, — пробормотал священник. — Он следил за домом.

Выражение лица Анны внезапно изменилось, и легкий румянец выступил на ее щеках.

— И вас не беспокоит, что с ним происходит?

— О, наоборот, очень заботит! Вероятно в большей степени, чем ты можешь думать. Я вижу человека, в котором поток гениальности иссяк до размеров ручейка. Я вижу человека, и достойного человека, который по непонятным темным личным мотивам совершает нечто вроде самоубийства.

— Так помогите же ему!

— Помочь ему оказать помощь самому себе? — возразил отец Да Коста, грустно покачивая головой. — Так бывает только в книгах. И редко случается в жизни. Каков бы ни был этот человек, называющий себя Мартином Фэллоном, одно совершенно ясно. Он ненавидит себя за то, что он совершил, он ненавидит того, кем он стал. Он переполнен отвращением к самому себе.

Теперь она была совершенно сбита с толку.

— Я не понимаю. Я ничего в этом не понимаю.

— Этот человек ищет смерти в любую минуту, Анна. Он примет ее с распростертыми объятиями. Да, меня заботит то, что произошло с Мартином Фэллоном, очень сильно заботит. Но беда в том, что его самого это совершенно не интересует.

Он оставил ее на крыльце и быстро пошел через кладбище, низко пригнув голову под дождем, не утруждая себя открыть зонт. Когда он дошел до маленькой двери бокового выхода, он увидел, что на низкой скамье в углу сидит Фэллон, склонив голову на грудь и держа руки в карманах.

Отец Да Коста потряс его за плечо. Фэллон поднял голову и открыл глаза. Ему необходимо было побриться, казалось кожа его лица отделяется от скул. Глаза его были пусты.

— Долгая ночь, — сказал тихо священник.