— Ты этому, конечно, поверила?

— Вы бы тоже поверили, если бы там были.

Костя вздохнул. Он много раз думал о том, что было бы, окажись он в то время в парке.

— Вообще-то лучше уж они меня сразу бы убили. Зато теперь буду знать, как себя вести. В кого верить и кого бояться. Жалко, что вы не слышали, что они о вас говорили.

— Говорить можно многое. Если они ничего не боятся, чего же они в парк поехали?

Катя помолчала. Задумчиво посмотрела в окно, потом повернулась к Косте.

— Одного они все-таки не учли. Мне теперь уже не страшно. Мне теперь все равно. Только как вы все мне надоели! Вы хотите знать, что там было? Хорошо! Меня сделали трое ребят. У них это очень здорово получилось, я думаю, они остались удовлетворены. Но вас ведь всех интересуют подробности? Хорошо, слушайте! Только все равно ведь вы ничего не сможете…

Она рассказала о случившемся с ней кратко, но очень ярко, не упустив ничего из того, что смогла запомнить. Рассказ сопровождался равномерным гудением и помаргиванием неисправной лампы дневного света, укрепленной на потолке.

— Вам понравилось, дядя? Хотите, я приду в ваше отделение и опять все это расскажу, выступлю в актовом зале? Нет, еще лучше — покажу. Покажу, как они мне бутылку в… хм… в общем, куда-то засовывали. Очень интересные ощущения!

* * *

— Не надо так. Катя, — тихо проговорил Ковалев, помертвевшими глазами разглядывая трещину на линолеуме.

— А то пошли вы все на… — сорвавшимся голосом сказала Катя, отвернулась к стене и зарылась лицом в подушку. — Господи, как вы все мне надоели! Сегодня утром один приходил, с кожаной папочкой под мышкой. Тоже все уговаривал заявление написать. Господи, вам самим-то не смешно еще? Писатели… Знаете, я почему-то тому Гене, с джипом, поверила, больше, чем вашему писателю с папочкой.

— Ты взрослый человек, Катя, и уже давно решаешь сама, как тебе поступать. Решила так — я тебя отговаривать не буду. У тебя было время подумать, и, может быть, так оно и лучше, не знаю. Но я думаю, они свое получат. Не сейчас — так немного позже, тут время уже роли не играет. Но помоги мне в одном. Я тебя очень прошу об этом, и для меня это действительно важно. Ты дочь моего брата. И хотя бы ради памяти 6 нем нельзя это так оставлять.

Катя посмотрела на Костю, они встретились взглядами, и на этот раз никто не отвел глаза.

— Тебе сейчас никто не может помочь. Врачи будут тебя лечить, но с остальным тебе придется справиться самой. Так уж жизнь устроена, хочешь этого или нет. Это трудно, но другим бывало еще труднее, а жалеть тебя, сама понимаешь, никто не будет. Подумай хотя бы о матери. Когда убили твоего отца, ей ненамного легче было.

Костя вздохнул. Будучи опером, то есть человеком, чья профессия неразрывно связана с пониманием психологии людей, с умением установить контакт в любой ситуации и обстановке, он неоднократно убеждался, что полученные на работе и успешно применяемые там знания и опыт мало помогают в решении семейных и родственных проблем. Даже с собственной женой поладить не сумел, хотя они и понимали друг друга неплохо, особенно в первые месяцы. А сейчас о чем еще говорить?

Тем не менее он продолжал говорить, возвращаясь к уже высказанным мыслям, расширяя их и переплетая с новыми.

Убедить Катю он не смог ни в чем, каждый из них остался при своем мнении. Но покидая ее палату, Костя уносил в своей записной книжке достаточно подробные приметы троих насильников и их машины. Это было немного, но достаточно, чтобы начать действовать.

Двигаясь по бесконечному больничному коридору, Ковалев ощущал противный вкус во рту, мелкое дрожание рук и прилипшую к телу мокрую рубашку.