Что, если я бесплодна?

Лукреция во время нашего разговора успела незаметно проскользнуть в спальню и все подготовить. У изголовья кровати горела свеча; полог был раздернут. На потолке плясали невесомые тени. Когда я услышала за спиной шорох сбрасываемой одежды, руки мои затряслись и я не сразу сумела справиться с завязками сорочки.

— Екатерина, — прошептал Генрих, касаясь губами моего уха.

И, взяв меня за плечи, повернул лицом к себе. Он был гораздо выше меня, широкая грудь поросла темными волосами, на руках и ногах бугрились мускулы. На нем были только брэ, и я видела, как вздымается под тонким полотном его напряженная мужская плоть.

Внезапно во мне вспыхнул жар желания, но я попыталась подавить его. Я не хотела желать мужчину, который видел во мне лишь сосуд для своего семени, не хотела любить его. Я силилась снова пробудить в себе ярость и ненависть, которые испытала, увидев Генриха бок о бок с любовницей, силилась укрепить презрение, которое до сих пор защищало меня от нанесенных им обид. Все это, однако, перестало иметь всякое значение, когда Генрих уложил меня на кровать и я, трепеща всем телом, смотрела, как он подымает мою сорочку, открывая груди, постепенно обнажая меня всю.

— Ты прекрасна, — прошептал он так, словно вовсе не ожидал этого, и вновь наши взгляды встретились.

Лишь сейчас Генрих увидел меня такой, какова я на самом деле, а не супругой, навязанной ему против воли… Пальцы его проворно скользнули к завязкам брэ, точно ему не терпелось поскорей освободиться и от этого клочка одежды.

Мне казалось, что его возбужденный орган невероятно огромен, однако он вошел в меня так бережно, что слезы навернулись мне на глаза, и я втайне порадовалась, что в пляшущих отсветах свечи невозможно разглядеть мое лицо.

На сей раз я едва не закричала от боли и одновременно наслаждения, которые породило это действо; распаленная мужская плоть проникала в меня все глубже. Наконец все мое существо, весь мир сосредоточились лишь на том, как Генрих размеренно движется внутри меня, ускоряясь с каждым мгновением, его хриплое дыхание, участившись, обжигает мне лицо, и я выгибаюсь навстречу этому неудержимому натиску, и пальцы мои ласкают его грудь, путаясь в густых жестких волосах.

Дрожь прошла по его телу. Я ощутила, как его плоть растет, заполняя меня целиком, и прошептала его имя. Он замер на миг, напрягшись, словно силился что-то удержать, а затем сдавленно вскрикнул и вонзился в меня еще глубже, породив обжигающий жар, который разошелся кругами по всему моему телу, и тогда я тоже закричала, обхватив его руками и тесно обвив ногами его талию.

Генрих обмяк и, задыхаясь, соскользнул на простыни рядом со мной. Я сжала мышцы, дабы его семя осталось внутри меня. Сладостно содрогаясь всем телом, я повернулась к нему, но он уже поднялся с кровати. Я услышала, как он ощупью нашаривает одежду, как натягивает камзол и штаны — с такой поспешностью, что меня охватил стыд.

— Останься со мной, — прошептала я.

— Не могу, — также шепотом ответил Генрих.

— Почему? — Я приподнялась на кровати. — Разве тебе было плохо со мной?

— Хорошо… очень хорошо. — Он отвел глаза. — Правда. Но… меня ждут.

— Ты идешь к ней? — Я не сумела скрыть всколыхнувшийся во мне гнев. — Ты бросаешь меня ради нее? Неужели она так много значит для тебя, что ты готов унизить меня перед всем двором?

— Она для меня — все. — Генрих наконец встретил мой взгляд, и лицо его стало замкнуто, почти печально.