Он его сделал, и – вопреки всем шансам – выбросил именно ту комбинацию, которая его устраивала. И вот теперь Майк отправится в тюрьму.
И Аллан…
И Уэсти тоже.
Несмотря на обещанные Рэнсомом поблажки, Аллан выглядел так, словно оказался на краю пропасти, а вот Уэсти, похоже, не слишком расстраивался. Майк сам слышал, как он объяснял Элис, что заключенным разрешают посещать арт‑классы и заниматься творчеством.
– Когда я выйду на свободу, – говорил теперь уже бывший студент, – картины с подписью «Уэсти» будут раскупаться как горячие пирожки. Скандальная слава – это такая штука, которую не купишь за здорово живешь.
Возможно, он был не так уж неправ, но это не помешало Элис треснуть бойфренда по пострадавшей руке. От удара Уэсти взвыл и согнулся, а Элис, круто развернувшись, отошла в сторону.
Ее, разумеется, тоже должны были отвезти в участок для допроса. Допрашивать полицейские собирались всех, в особенности Страха, который даже сейчас пытался освободиться, одинаково яростно сражаясь и с державшими его патрульными, и со сковывавшими запястья наручниками. Майку гигант напомнил неуправляемую природную стихию, и он мысленно возблагодарил Бога за то, что Страха повезут в полицию в отдельном фургоне.
– Если мы все попадем в тюрьму, – спросил Майк у Рэнсома, – не окажемся ли мы в одном блоке с Чибом и Страхом?
– Я в этом сомневаюсь. Для вас‑то мы подберем условия помягче.
– Но у Чиба могут быть друзья за решеткой.
Рэнсом усмехнулся.
– Мне кажется, вы его переоцениваете, мистер Маккензи. – Теперь, когда кризис миновал, детектив снова заговорил с ним на «вы», вернувшись к привычным правилам вежливости. – В тюрьме у Чиба врагов гораздо больше, чем друзей. С вами все будет в порядке, не сомневайтесь.
Совсем рядом кто‑то издал возмущенный вопль. Это был Гленн Барнс. Его тоже вели к патрульной машине – в наручниках.
– Ты мой должник, Рэнсом! – орал Гленн. – Ты обязан мне всем!
Детектив равнодушно отвернулся и снова сосредоточился на Майке. Оба по‑прежнему стояли перед распахнутыми дверцами полицейского фургона. Внутри Майк разглядел решетку, а за ней – две скамьи.
– Значит, пропавшие картины присвоил Гиссинг? – уточнил детектив, и Майк кивнул.
– Почти все. Два полотна из тех, которые мы подменили, находятся у Кэллоуэя. Если, конечно, он их не выбросил.
Рэнсом кивнул:
– Мистер Крукшенк мне все рассказал. Как я понял, еще одна картина попала к мистеру Уэстуотеру и его подружке?
– Да. Абстрактное полотно Де Рассе.
– А что осталось у вас, мистер Маккензи?
Майк задумался.
– Я остался жив, а это не так уж мало. Кроме того, теперь у меня будет что рассказать моим внукам. – Он поглядел на дверь бильярдной, откуда как раз выводили Лауру. – Кстати, Лаура не имеет ко всем этому никакого отношения. Я знаю, она ваша старая знакомая, и…
– Ей придется дать показания, – сказал Рэнсом. – Я прослежу, чтобы потом ее доставили домой.
– Спасибо.
Майк снова заглянул в фургон.
– Не так‑то это легко, верно?
– Что именно?
– Быть организатором преступления.
– Спросите об этом у Гиссинга.
Лаура, заметив Майка, направилась в его сторону. Приблизившись, она тронула Рэнсома за руку.
– Могу я поговорить с арестованным наедине?
Рэнсом заколебался, но Лаура продолжала смотреть на него, и детектив сдался. Из бильярдной как раз появился закованный в наручники Чиб. Лицо у него было ошеломленное. Гангстер явно не ожидал очнуться и увидеть вокруг столько полицейских. |