Мы разговаривали через проход о предстоящем сезоне в Хирфорде и о том, как чудесно, что это будет весной. Вся троица говорила очень громко, так что весь вагон невольно слышал и слушал. Никогда не могла решить, то ли актеры просто привыкли говорить громко, как на сцене, то ли считали, что за бесплатно публике будет интересно их слушать. Возможно, всего понемногу. Я смотрела на Софи, Софи на Дэвида, а Дэвид – тоже на Софи. Майкл заказал бутылку «Британского железнодорожного» вина, считая, что всем сразу станет весело и хорошо.

– Какое приятное начало сезона – наша встреча тут, – приговаривал он время от времени. Я видела, что Софи действует ему на нервы, как и я. С Дэвидом было все в порядке, во-первых, он – мужчина, а во-вторых, он обладал определенным профессиональным шармом, который он распространял и на Майкла; но в целом мы казались ему слишком резкими и глупыми.

Я заметила, что Софи не обращает на меня никакого внимания. Догадываюсь, почему: на коленях у меня был ребенок. Ты недооцениваешь меня, девочка моя, сказала я про себя, и когда Дэвид доел своего засохшего и остывшего цыпленка, я передала ему Джо, чтобы напомнить ему о его отцовстве. Дэвид тут же переправил его Паскаль, но я-то видела, что стрела попала в цель.

– Какой чудный малыш, – воскликнула Софи, когда Джо наконец очутился на руках у Паскаль, рядом с ней. – Как его зовут?

– Джозеф, – сказала я.

– Какое необычное имя, – заметила Софи, – Вы зовете его Джо? А как имя малышки?

– Скажи Софи свое имя, – попросила я Флору, с упреком посмотревшую на меня: я помешала ей кушать горошек, который она гоняла по тарелке, – Ну же, как тебя зовут?

Флора молчала.

– Она, наверное, стесняется, – сказала Софи.

– Давай, отвечай, – не выдержал Дэвид.

– Нет, – сказала Флора и съела еще горошинку.

– Ее зовут Флора, – сказала я. – Она еще не выучила свое имя. Ей и двух-то нет.

– Вы хотите сказать, – встрепенулась Софи, – что у вас двое детей младше двух лет?

– Правильно.

Майкл Фенвик смотрел на эту сцену с отвращением. Я посочувствовала ему. Софи выглядела огорошенной и расстроенной, и я прекрасно понимала ее чувства. И все же, они оба были схожи в своей реакции; те, у кого есть дети, пусть даже не по их желанию, во многом отличаются от тех, у кого их нет. Мы с Дэвидом с одинаковой нежностью следили за тем, как Флора вылавливает свои горошинки, и это чувство мы больше не испытывали ни к кому. Те же, двое одиночек, вообще ничего не чувствовали в этот момент. На наших глазах Флора уронила одну горошину себе на колени.

– Ой, упала! – воскликнула она в искреннем изумлении и принялась охотиться за ней с ложкой. Мы с Дэвидом улыбнулись друг другу, он наклонился и поймал непослушную беглянку. Но Флора не дала положить горошину себе в рот, Дэвиду пришлось вернуть ее на тарелку, чтобы девочка поймала ее ложкой. Я узнавала себя в каждом ее движении, она – мой собственный упрямый росточек жизни. И я сказала себе: возможно, есть люди более непохожие, чем мы с Дэвидом, которые становятся отцами и матерями, но не смогла никого вспомнить.

По пути к нашему купе мы прошли мимо Натали Винтер. Она подняла глаза и улыбнулась нам. Дэвид приоткрыл дверь и сказал:

– Хай, Нат.

– Хэлло, Дэвид, хэлло, Эмма, – ответила она, и мы проследовали дальше. Она была очень скромной женщиной. А кроме того, звездой сезона, и играла Витторию в «Белом Дьяволе», а также главную роль в новой пьесе «Клен». Она стала бы великолепной иллюстрацией поверия (это было истиной), что все актеры и актрисы на самом деле крайне обыкновенные, даже скучные люди.