— Мне пора идти. У меня есть и другие заказы, — сказала она, торопясь обо всем забыть, потому что ей было слишком больно перебирать воспоминания. Ей не хотелось думать, какой веселой и жизнерадостной была ее мать тем летом и какой опустошенной стала после.

— Выпейте чего-нибудь и согрейтесь! — потребовал он.

Неужели она ему понравилась? Эта мысль оказалась не такой ужасной, как должна была быть, и Элли стало совестно. Но потом она почувствовала, как к ее коже прилипает мокрая и грязная одежда, и поняла, до чего она похожа на утонувшую крысу.

Этот мужчина встречается с супермоделями и богатыми наследницами — женщинами стильными, грациозными и сексуальными. Элли никогда такой не была. А последние шесть часов она каталась на велосипеде по лондонскому Вест-Энду под дождем.

— И мы займемся вашей ногой, — прибавил он.

— Что? — тихо спросила она.

— Ваша нога. — Его шоколадно-карие глаза посмотрели на ее ногу. — У вас идет кровь.

Элли взглянула вниз и увидела кровь, сочащуюся из раны на икре через разорванные легинсы. Должно быть, она поранила ногу во время стычки с невестой Доминика. Вернее, с его бывшей невестой.

— Это пустяки, — сказала она. — Мне пора идти.

Но когда она повернулась, чтобы уйти, он снова заговорил:

— Это не пустяки, а кровотечение. В рану может попасть инфекция. Вы никуда не пойдете, пока рана не будет обработана.

— Мне нужно работать, — прибавила она в отчаянии. — Я не могу остаться.

— Я оплачу ваше время, если проблема в деньгах. Я не хочу, чтобы на моей совести был травмированный велокурьер, а также кольцо в восемьдесят тысяч фунтов стерлингов.

Она услышала пряный аромат его одеколона и сладкий запах виски. Ее сердце забилось чаще.

Поддев ее подбородок костяшкой пальцев, он заставил Элли поднять глаза.

— Подождите-ка минуту. Я знаю вас. — Прищурившись, он вгляделся в ее лицо. Она принялась возиться со шлемом, который висел у нее на руке, стараясь его надеть.

Но было уже слишком поздно.

— Моника? — тихо спросил он.

У нее защипало глаза от слез.

— Я не Моника. Моника умерла. Я ее дочь.

— Котенок Элли? — Он был ошеломлен.

Это прозвище он дал ей много лет назад. И она им так гордилась.

Элли тяжело дышала, изо всех сил сдерживая душащие рыдания. У нее больше нет сил, чтобы ему сопротивляться.

— Дыши, Котенок Элли, — пробормотал он.

Она вдохнула и почувствовала его запах.

— Неудачный вечер?

— Худший. — Она едва не хохотнула от его жизнерадостного тона.

— Мне знакомо это чувство. — Он усмехнулся, и его лицо стало красивее.

Она растянула губы в улыбке, отодвигаясь от него, и подняла шлем, который с грохотом упал на пол.

— Было приятно снова увидеться, Доминик, — солгала она. — А теперь мне в самом деле пора уходить.

Он преградил ей путь к двери:

— Не уходи, Котенок Элли. Согрейся и промой рану. Мое предложение все еще в силе.

Она подняла голову и заставила себя встретиться с ним взглядом. Она не увидела в его глазах жалости или нетерпения. Он смотрел на нее оценивающе, словно пытался заглянуть ей в душу.

— Я не могу остаться, — ответила она дрожащим голосом.

Ей не хотелось чувствовать себя такой слабой и хрупкой. Она не желала демонстрировать ему свою уязвимость, потому что от этого она становилась еще более жалкой.

— Ты можешь остаться.