Женевьев не жаловалась ни на воздушные тревоги, ни на трудную жизнь. Ее торговля жила, она уже представляла себе Роберто и Ксавье в солдатской форме. Робертс…

После поражения ворота централа остались закрытыми, на тюрьму обрушился голод. Ксавье взбунтовался и загремел в карцер.

Комната длиной в двадцать пять метров находилась на первом этаже. Наказанные ходили гуськом. Ритм шагу задавал, рявкая приказы, надзиратель. Каждый час – обязательная пятиминутная передышка. Люди садились на камень в виде сахарной головы. Ступни ног, прижатые к боковой поверхности камня, не должны были касаться пола. Руки лежали на коленях. Острие «сахарной головы» причиняло такую боль, что уже к концу первого дня сидеть было невозможно. Тем, кто ставил ноги на пол, чтобы отдохнуть во время передышки, наказание продлевалось.

Из еды давали ломоть хлеба и кружку воды. Хлеб жевали на ходу. Наказанного, упавшего от усталости, бросали в карцер. Симулянтов живо приводили в чувство и возвращали на место. Тех же, кто действительно дошел до ручки, отправляли в санчасть, откуда они обязательно выходили вперед ногами.

Всякий раз, когда Ксавье получал две недели карцера, Роберто боялся, что он оттуда не вернется.

Через год после заключения перемирия Роберто назначили кладовщиком. Это позволило ему делать маленький бизнес. Трюк был прост: он закрывал глаза на некоторые поступления тканей. Бригадир швейников, бывший профессиональный портной, шил из съэкономленных тканей одежду. Что же касается вольнонаемного завскладом, то он подкармливал обоих высококалорийной пищей, которую те тайком съедали на складе.

Часть Роберто оставлял для Ксавье, поедавшего дополнительный паек в туалете своего цеха. Притупившийся голод успокоил его. К тому же, у Роберто появилась идея.

– Заведующий замазан по уши, – объяснил он Ксавье. – Пусть в следующем месяце Женевьев пошлет ему передачу с чем-нибудь. Килограмма на три. Он мне ее передаст.

– Как еще пройдет свидание. Если я буду один, дать адрес не получится. Филин так и пялится на Женевьев.

– Сделаешь, как только сможешь. Если сработает, в следующем месяце передадим ему вторую, а в третью она положит пушку, которую попросит у Мигли.

– Твою мать! – тихо выругался Ксавье.

Он уже представлял, как со шпалером в руке толкает впереди себя директора тюрьмы. И все двери открываются перед ним, словно по волшебству.

Женевьев поняла, собрала передачу и отправила по указанному адресу.

Через два дня Роберто сорвал стягивавшую сверток веревку на глазах завскладом, чтобы тот удостоверился, что его доверием не злоупотребляют.

Моральный дух двух друзей был стабильно высоким, хотя на заключенных навалилась странная беда. Они жрали вещи, не предназначенные для этого; главным образом клей, который, вроде бы, имел вкус миндального теста.

Руки и ноги у них распухали, и заключенные вскоре умирали. Хлебная пайка снизилась до двухсот граммов. Основную пищу составляла баланда из брюквы. Ужесточение дисциплины выдавало, какой страх царил среди персонала. Тюремщики боялись заговоров и голодных бунтов. Пустой желудок – плохой советчик.

Каждую неделю в душевой два-три заключенных падали от изнеможения под струями воды. В комнате, через которую надо было пройти в душ, громоздились гробы. Узники, проходя мимо них, шутя стучали по ящикам кулаками.

Пришла вторая передача. Женевьев собрала ее в Марселе. В маленькой коробочке лежала роза. Роберто осторожно взял ее за стебель, и цветок закачался. Тогда он положил его в свои ладони, словно в колыбель, и напряг мускулы. Цветок перестал дрожать.

– Вы не можете оставить его у себя, – сказал завскладом и отвернулся.

– Возьмите, – произнес Ла Скумун через некоторое время.