VIII

— Вести эти одна за другой облетели весь западный мир, но никому они не принесли столько горя, сколько Беатрисе: на долю ей выпала горькая участь — получить весть о смерти отца, князя Киевского, затем о гибели жениха, Родольфа Алостского, и, наконец, о кончине дяди, Готфрида Бульонского. Менее всего горевала она о Родольфе, которого она совершенно не знала, но после смерти отца и дяди она вдвойне осиротела: в лице Готфрида Бульонского она, можно сказать, потеряла второго отца.

А тут приключилась новая беда: за те пять лет, что пролетели со дня выступления отца и дяди в крестовый поход до известия о смерти Готфрида Бульонского, Беатриса стала совершенною красавицей, и теперь девятнадцатилетняя принцесса заметила, что назначенный ей в опекуны оруженосец излишне ревностно стал следить за ее окружением. Однако, пока Герард оставался попечителем девушки до возвращения ее родных, он хранил свою любовь в тайне. Но едва Беатриса осиротела и лишилась всякой опоры и поддержки, он отважился поведать ей о своих чувствах. Беатриса приняла это признание как и подобает настоящей принцессе, но Герард, прежде чем сбросить маску, все продумал и теперь объявил девушке, что для траура по отцу и дяде дает ей отсрочку на год и один день, но по окончании этого срока она, не медля ни минуты, должна будет выйти за него замуж. Произошло невероятное: слуга заговорил языком господина. Беатриса была слаба, одинока и беззащитна. Она не ждала помощи от людей и обратилась к Господу, и Господь послал ей если не спасение, то покорность судьбе. А Герард сразу после объяснения с принцессой приказал запереть ворота замка и удвоил караулы, опасаясь, как бы девушка не убежала.

Вы, должно быть, помните, что Беатриса велела построить эту часовню, чтобы хранить в ней чудотворные четки, подаренные дядей. Будь Готфрид жив, она бы ничего не боялась — сердце ее было исполнено верой, а Готфрид твердо обещал, что, где бы он ни был, за горами или за морями, он услышит звон святого колокольчика и придет к ней на выручку. Но Готфрид лежал в могиле, и колокольчик мог сколько угодно звонить при каждом «Pater noster»; надеяться было не на кого: не было на земле защитника, готового откликнуться на ее призыв.

Так, день за днем, неделя за неделей, минул год. Герард неусыпно следил за своей подопечной, и потому никто не знал, в каком трудном положении оказалась Беатриса. К тому же весь цвет рыцарства в те времена был на Востоке, и едва ли на берегах Рейна нашлись бы хоть два или три рыцаря, которые осмелились бы вступиться за прекрасную узницу, — столь сильным и отважным слыл Герард.

Занялась заря последнего дня отсрочки. Как обычно, Беатриса пришла помолиться в часовню, и молитва ее близилась к концу. Солнце так весело сияло среди ясного неба, словно свет его озарял одно лишь счастье. Девушка поднялась на свой балкон, и взгляд ее невольно устремился к реке, туда, где на пути в Палестину некогда скрылись с глаз ее отец и дядя. То было тихое, обычно безлюдное место, но вдруг Беатрисе почудилось, будто вдалеке движется какая-то темная точка. Рассмотреть, что это такое, она не могла — было слишком далеко; но странно — едва заметив это темное пятнышко, она точно по волшебству почувствовала, что движение его устремлено к ней, именно к ней.

И с тем суеверием, какое присуще лишь страждущим, принцесса обратила все свои надежды (хотя и не представляла, на что еще можно надеяться в ее положении) к этой таинственной точке: двигаясь по течению Рейна, та постепенно обретала форму. Беатриса следила за ней так пристально, что даже слезы навернулись на ее глаза, и не столько от горя, сколько от напряжения. Но сквозь слезы она увидела, что это лодка, которую влечет по волнам лебедь, а на носу ее стоит рыцарь и неотступно глядит на Беатрису так же пристально, как она на него. На корме нетерпеливо ржет боевой конь.