"Господи! Господи! — снова вскричал я. — Да святится благословенное имя твое!"

И стоило мне произнести эти слова, как небеса надо мной заволокло каким-то облачком и все исчезло.

Тогда я поднялся из могилы и пошел к твоему гробу. Я тронул тебя за плечо, дабы пробудить от вечного сна, коснулся пальцами век твоих, чтобы глаза твои открылись, дохнул тебе в уста, чтобы вернуть тебе жизнь и дар речи. Теперь, Родольф Алостский, встань, ибо такова воля Божья, ты должен спешить на выручку Беатрисе и оставаться подле нее до того самого дня, когда она спросит тебя, кто ты такой, откуда прибыл и кто послал тебя к ней“.

Едва Готфрид договорил эти слова, как я почувствовал, что могила отпускает меня. Я встал из гроба, словно и не было никакой смертельной раны, и, поскольку меня похоронили в латах, оружие было при мне, за исключением меча, который я уронил, когда пал пораженный копьем, и который, по всей вероятности, так потом и не нашли.

Тогда Готфрид опоясал меня своим собственным мечом с золотой рукоятью и подвесил мне на плечо свой рог, в который он частенько трубил в разгар битвы, и надел мне на палец перстень, подаренный ему императором Алексеем.

Потом, поцеловав меня, он промолвил:

„Брат, я чувствую, что Господь призывает меня к себе. Положи на место мою могильную плиту и не мешкая отправляйся на выручку Беатрисе“.

С этими словами он улегся в свою усыпальницу, закрыл глаза и вновь проговорил:

„Господи, Господи, да святится имя твое!“

Я склонился к нему, чтобы еще раз поцеловать его, но он лежал бездыханный, вновь упокоившись в лоне Господнем.

Положив на место плиту, поднятую по мановению божественной длани, я преклонил колени перед алтарем, сотворил молитву и, не теряя ни минуты, поспешил тебе на выручку.

У входа в церковь меня ждал полностью снаряженный в путь боевой конь, у стены стояло копье; я ни секунды не сомневался, что то и другое было предназначено мне. Взяв копье, я уселся на коня и, подумав, что Господь научил скакуна, как доставить меня в нужное место, бросив поводья, пустил его наугад, куда ему будет угодно.

Я пересек Сирию, Каппадокию, Турцию, Фракию, Далмацию, Италию и Германию. Наконец, проведя в пути год и один день, я добрался до берегов Рейна. Там я обнаружил лодку, в которую золотыми цепями был впряжен лебедь. Я поднялся в ладью, и она поплыла по направлению к замку. Остальное ты уже знаешь, Беатриса».

«Увы, — воскликнула Беатриса, — вот лодка, вот и впряженный в нее лебедь, они пристают к берегу на том же самом месте! Только теперь они посланы, чтобы увезти тебя, Родольф. О я несчастная, супруг мой, прости меня!»

«Мне нечего прощать тебе, Беатриса, — целуя жену, отвечал Родольф. — Время мое истекло. Господь призывает меня к себе, вот и все. Возблагодарим его за девять лет счастья, которые он нам подарил, и будем молить его, чтобы такие годы ожидали нас в раю».

Тут он позвал детей с луга, где они играли. Дети тут же прибежали на его зов. Поцеловав каждого из сыновей, Родольф подарил старшему, Роберту, свой щит и меч и назначил его наследником. Среднему сыну, Готфриду, он подарил свой рог и отдал ему в наследство Луэнское графство. Когда настал черед Родольфа, отец, поцеловав его, подарил перстень и Мессенское графство. И в последний раз обняв Беатрису, он наказал ей оставаться на балконе и повелел сыновьям утешать матушку, ибо они видели, что она обливается слезами, но не понимали почему. Затем рыцарь спустился во двор замка, где его дожидался оседланный боевой скакун, проехал через луг, то и дело оборачиваясь, и поднялся в лодку, которая тут же поплыла обратно и вскоре исчезла в начавшей окутывать небеса ночной тьме.