|
Учитывая, что он вообразил это под воздействием морфия, мы вправе усомниться, что эта самая мраморная рука существует. Это навязчивый кошмар, причем такой сильный, что, спокойно обсуждая, кто бы мог его отравить, судья решительно отказался даже упоминать эту самую руку. При одном этом словосочетании он как-то съеживался, и я видел, в какой ужас приводил его тогда даже обыкновенный стук в дверь. Кто еще видел эту руку среди его родственников? Никто. Правда, Мери утверждает, что ей случалось ее видеть, но с тем же успехом она могла принять за руку обрывок оберточной бумаги, который занесло в буфетную ветром. Далее, он убежден, что против него ополчились все домашние. Он так нам и заявил. Кроме того, он потерял свое состояние, и это не дает ему покоя. Если ему удалось бы вернуть свои деньги, он мог восстановить власть над семьей, заставить их подчиняться ему беспрекословно. И наконец, он полагает, что они сожгли его рукопись. Может, это так. Но не исключено, что он это сделал сам. А может, это его очередная галлюцинация?
Росситер беспокойно зашевелился в кресле. — Послушайте, — пробормотал он, — вы громоздите в одну кучу все сразу. Значит, по-вашему, он задумал убить Твиллса и Клариссу, и Твиллс догадался об этом с самого начала… — Вспомните, что сразу же сказал Твиллс. Первые слова, которые я от него услышал, были: «Да простит меня Господь. Я несу ответственность». Затем он поговорил с судьей вне библиотеки, и я не слышал, о чем был разговор. Твиллс не хотел, чтобы при этом присутствовали посторонние. Может, он сказал: «Я знаю, судья, что мышьяк ей дали вы»? Не потому ли судья вернулся дико взбудораженный, и это возбуждение охватило его еще до того, как начал действовать гиоскин. — Продолжайте… — Твиллс, похоже, знал и о том, что судья — морфинист. Обратите внимание, он единственный, кто не беспокоился о том, что с другими членами семьи может произойти какая-то беда! Он сказал Клариссе: «Если кого-то и попытаются отравить, так это меня». И еще он сказал мне, что ожидает ночью визитера. Он потому-то и не ложился спать — ждал этого посетителя, но яд подействовал раньше. Он надеялся в этом разговоре обезопасить себя и Клариссу. Но посещение не состоялось. Что же касается планов убийцы, то Твиллс мог вычислить это или просто предположить, что судья, охваченный своими страхами и галлюцинациями, под воздействием морфия может пожелать извести всех до одного в этом доме. Оба варианта возможны, но в любом случае Твиллс подозревал, что первой жертвой будет он. Твиллс все рассказал судье о свойствах гиоскина, показал бутылку, и судья знал, где она хранится. Кроме них, в комнате тогда больше никого не было. — Я, кажется, вижу, какой вывод вы хотите сделать, — сказал Росситер. — Хотя последний пункт вызывает у меня сомнения. Что-нибудь еще? — Так, одно рассуждение… Вы знаете характер судьи, его чопорность, его понимание семейного долга, его взгляд на жизнь… — Так. И что же? — Может быть, обстоятельство, что окружающие делали все, чтобы разрушить его представление о себе, и привело к тому, что в нем взыграло желание убивать. В основе всего как раз, возможно, и лежит традиция, завещанная от предков. Распад традиционных представлений… — Почему вы так считаете? Я встал, взял томик Гейне со стола и сказал: — Смотрите, все это как раз является ответами на вопросы Твиллса. «Уверен ли я, что знаю отравителя? Что было сожжено в камине и почему? Могла ли личность произвести такое впечатление? Имеет ли это объяснение с точки зрения медицины? Психологии? (Да. См. работы Ламбера, Графштейна). Как насчет C<sub>17</sub>N1<sub>9</sub>NO<sub>3</sub> + H<sub>2</sub>O? Влияние?» Я медленно положил книгу на стол и продолжил: — На вопрос номер три дан положительный ответ — с привлечением двух знаменитых авторитетных психологов. |
