— Отвары? Ох, не знаю… По-моему, мне нужна смирительная рубашка и электрошок, а никакие не отвары.

Это же все равно, что лечить перелом припарками!

— С каких это пор ты у нас заделался специалистом в области медицины? — вздернув брови, спросила Алла Петровна. Круги у нее под глазами еще не сошли, но выглядела она гораздо лучше, чем то испуганное, отчаявшееся создание, которое Сергей Дмитриевич увидел рано утром. Она уже начала иронизировать, и время от времени полные, твердо очерченные губы трогала легкая улыбка, словно они обсуждали не длинный ряд кровавых кошмаров, а какой-нибудь двусмысленный комплимент, неосторожно отпущенный Шинкаревым посторонней женщине в присутствии жены. Словно не она была в эту ночь на волосок от смерти.

Он вздохнул и залпом допил остывший чай.

— Вот, — сказала она, — а теперь полежи.

— С утра? Но я собирался прибить карниз.

— Карниз ждал полгода и еще подождет, ничего с ним не сделается. Тебе нужно как следует выспаться.

— Но я же недавно проснулся!

— Что ты называешь сном? — спросила она, и Сергей Дмитриевич сник. — В постель, в постель. В конце концов, я тоже устала за ночь. И потом, мне нужно выяснить у тебя еще одну вещь.

— Какую? — испугался он.

— А вот об этом мы поговорим, когда ты ляжешь.

И не спорь. Ты обещал меня слушаться.

Сергей Дмитриевич покорно поплелся в спальню, разделся и лег в постель, попутно ногой затолкав под кровать веревку, которая все еще лежала на полу, свернувшись кольцами, как змея. Алла Петровна, не снимая халата, прилегла рядом, плотно прижавшись и положив голову мужу на плечо. Сергей Дмитриевич обнял ее свободной рукой, прижимая к себе еще теснее.

— Ты хотела о чем-то меня спросить, — сказал он в ее волосы.

Она шевельнулась, положив ногу на его бедро.

— Да. Я хотела спросить: может быть, помнишь, что обещал мне сегодня ночью?

Он вздрогнул. Все утро она вела себя так, словно кошмарного пробуждения со связанными руками не было, как и синяков на шее, и вот теперь…

— Не помнишь? — спросила она, дыша ему в шею. — Не помнишь…

Он сглотнул и с трудом разлепил вдруг разом пересохшие губы.

— Боюсь, что сегодня ночью я вряд ли мог пообещать тебе что-то хорошее.

— А вот и не правда, — она тихо рассмеялась, и он поежился от сладкой щекотки. — Рассказать?

— Если хочешь, — проскрипел он.

Теперь у него пересохло и горло. «Что же еще я натворил?» — в панике подумал Шинкарев, чувствуя, как холодеют ноги. Впрочем, судя по тону жены, ничего страшного она говорить не собиралась.

— Конечно, хочу, — сказала она, — иначе не стала бы затевать этот разговор. Знаешь, как это было? Не бойся, не бойся, у тебя даже ноги стали, как две ледышки… Так вот, я спала, а потом проснулась… оттого, что ты в меня вошел. Ты так никогда раньше не делал — грубо, толчком. Я спросила: ты что? А ты дал мне пощечину, а потом еще одну…

Шинкарев тихо застонал.

— Успокойся, все нормально, — сказала она и погладила его по щеке узкой теплой ладонью. — Знаешь, что ты мне тогда сказал? «Затрахаю насмерть». Ты как, не отказываешься от своих слов?

Сергей Дмитриевич сглотнул.

— Слушай, — сказал он, — кто из нас сумасшедший?

— Оба понемножку. Муж и жена — одна сатана, ты не забыл? Понимаешь, когда мы с тобой занимаемся любовью, это как… как хлеб. Хлеб — это здорово, он никогда не приедается, но сегодня ночью было так, как будто на хлеб положили немного горчицы.