Вон касса, билет стоит триста пятьдесят рублей.
Цена, конечно, божеская, вот только наличности у меня с собой не было от слова «совсем». Впрочем, как и безналичности. Вернуться в машину и выклянчить у Сирены пятихатку «на дело»? Или попытаться сунуть ему под нос свое удостоверение?
— Бонифаций Петрович? — раздался сзади смутно знакомый голос, — А вы здесь какими судьбами?
Я медленно обернулся, заранее готовя гримасу радостного недоумения и смутного узнавания. Впрочем, имитация не пригодилась, потому как чувства мои оказались совершенно искренними: передо мной стоял сухонький старичок-маньячок, любитель средневековых пыток, казней и прочих извращений, не имеющих ничего общего с БДСМ и дядюшкой Фрейдом.
А вот и обещанный картами Таро «привет из прошлого» — Еще бы имя его вспомнить. Теперь осталось дождаться предсказанного «Дьявола», кто бы или что это ни было…
— Идемте, коллега.
Он подхватил меня под локоть и потащил в сторону выставочного зала, а открывшему рот охраннику сунул под нос какой-то бейджик и сухо бросил, кивая в мою сторону:
— Это со мной.
Так я сэкономил Отряду Неудачников казенные 350 рублей, проник на выставку и обзавелся старым-новым другом с очень необычными увлечениями.
Глава 7. Сказочник
Пока мы шли по коридору, я успел прочитать на бэйджике имя своего спасителя, которое уже успел подзабыть. Ага, значит, Рашид Гасанович, приглашенный эксперт-историк.
Забавно. Зачем приглашать преподавателя по истории на выставку современного художника? Или это то самое?
— Не думал, что вы интересуетесь подобным… искусством, — озвучил я свои мысли, указывая на какое-то жуткое сочетание пятен, называемое «картиной».
— Ах, вы об этом? Нет, конечно нет, — рассмеялся историк, — Презабавная гадость, но до средневековых пыток все же не дотягивает, хотя глазам от нее и больно. Сейчас, например, вы смотрите на «Нерождение будильника».
Уф, значит, меня не ждет лекция о гениальном мастере, опережающем свое время.
Картина, возле которой мы остановились, представляла из себя мешанину из белых и желтых пятен условно круглой и овальной формы. Эти кляксы налезали друг на друга в причудливом танце, но ни смысла, ни композиции мне в этом хороводе уловить не удалось.
— А вы отойдите к противоположной стене, — посоветовал Рашид Гасанович, — сам-то я уже староват бегать туда-сюда, но близорукость тут даже помогает.
Я послушно сделал несколько шагов назад. Крупные мазки на отдалении воспринимались уже получше, и действительно начали сливаться в какое-подобие композиции.
— Яичница?! — наконец, до меня дошло.
— Именно!
— Хм… А разве можно по яйцу узнать, вылупится из него петух или курица?
— Это нужно спрашивать у самого автора, но он еще не приехал.
— Так вы все же из поклонников?
— Я? Упаси Аллах! Просто мне сын одного коллеги прислал приглашение, ну и вот, — историк щелкнул по висящему на груди бейджику, — Могу, как говорится, не только смотреть… А вы, Бонифаций Петрович, какими судьбами? Расширяете свой кругозор в области современного искусства?
— Если бы, — я притворно вздохнул, — Все пытаюсь найти работу, вот и присматриваюсь, то тут, то там. Городок мне ваш приглянулся, и домой ну совсем не тянет… Вот…
Я старательно прикрыл пальцами компрометирующие имя и фамилию, и показал свое удостоверение искусствоведа. Хорошо хоть, что оно оказалось на русском и английском.
— Ага. Понятно-понятно, — закивал, напоминая китайского мудреца-болванчика, старик, — Так, может, переговорите с Анатолием?
— Это ваш коллега?
— Нет, — Рашид Гасанович махнул рукой, — Сын его. |
