— Хранителем Лабиринта, — поправил я Шефа.

И понял, что нет, не поправил.

— Вы думаете, что…

— Один из приемов психологической защиты — это уйти в себя. Создать вокруг неокрепшей психики свой собственный уютный мирок, отгородиться им от внешних страхов и проблем.

— Ну охуеть просто, как там уютно и спокойно!

— Это просто испуганный ребенок.

— Вампир. Людоед и… и… как называют тех, кому нравятся чужие страдания?

— Садисты.

— Да, точно… Малолетний садист-извращенец! Он мне иголками в жопу стрелял! Резал, травил кислотой, жег, топил, пытался расплющить!

— Он просто защищается.

— Тоже мне, блядь, «Один дома две тысячи двадцать»! И от собственного бати тоже?

— Нет. От него Максим прячется. Наверное, не хочет, чтобы тот понял, каким стал его сын. Не знаю. Эту тему мы толком и не прорабатывали. Тут нужны опытные детские психологи.

— Ага. И в Лабиринт их. Пусть на своей шкуре прочувствуют, чего стоит весь их этот книжный опыт. Вы когда-нибудь наступали на «пищалку»? А «жеванный крот» пытался обглодать вам лицо? Забавный такой, плюшевый, с во-о-от такими зубищами!

— И тем не менее, ты смог с ним подружиться. Впрочем, я в тебе и не сомневался…

— Подружится? Да мы, скорее, теперь братья по крови. По литрам двадцати моей крови!

«Я в тебе и не сомневался»…

— Погодите. То есть вы знали, что эта вечно пьяная моль-пререросток похитит меня, затащит в прошлое и будет по кусочкам скармливать меня своему многоквартирному сыночку-выродку?!

— По прогнозу нашего Аналитического Отдела, вероятность подобного развития событий была близка к семидесяти двум процентам.

Я вскочил, роняя кресло и жадно хватая воздух, пытаясь выдать что-нибудь очень гневное и обидное в адрес Конторы, Аналитического Отдела и Шефа лично.

— Что думаешь делать с запиской? — перебил начальник мои попытки.

— С какой еще запиской?

— Вон, у тебя в руке. Почерк детский. Ты ведь ее в Лабиринте нашел, да?

Я невнятно пробурчал себе под нос извинения, поднял кресло и уселся. Разжал кулак, в котором по-прежнему сжимал листок бумаги, вырванный из тетради в клеточку.

ПАПА Я СКУЧАЮ.

МНЕ СТРАШНА.

НАДИ МИНЯ.

ЖДУ В КРАСНАЙ ПИЩЕРЕ НА 5 ДЕНЬ.

МАКС.

— Ты же понимаешь, что это ловушка? Пять дней в Лабиринте не продержится даже Корвин. Даже если его всего алмазами увешать…. Если он туда пойдет, то останется там навсегда.

— Тогда зачем Максим это делает?

— Ребенок полтора года провел один. Видит лишь иногда забегающие к нему тени чужаков, которые отзываются о нем далеко не лучшим образом.

— И отца.

— И отца. Там же написано, что он соскучился. Так что будешь делать?

— А вы, разумеется, очень не хотите терять ценного агента-телепортатора? У меня какое-то странное ощущение, словно мы уже вели похожий разговор. Ах да! Вы точно так же отговаривали меня от прекращения мучений Раста во имя спасения жизней сотен мутантов.

— Вот видишь. Ты и сам все прекрасно понимаешь.

— Только вот Раста все равно кто-то попытался убить. А Корвин рано или поздно получит послание от своего сына. Если не от него самого, так от другого агента…

— Не получит. Ты — его единственный шанс, Уборщик. И каким будет твое решение?

— Почему вы думаете, что Корвин там погибнет?

— А кто сказал про смерть? Просто семья наконец-то воссоединится, и он останется в Лабиринте навсегда. Вместе со своим наконец-то найденным сыном.