Его дыхание замерло, и я был уверен, что он все понял. С мозгами у Эбенизера все в порядке.

— Черт возьми, Хосс, — тихо сказал Эбенизер. — На этот раз думал наперед?

— Даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время, — сказал я.

Он положил снимки обратно в конверт и отдал мне.

— Хорошо. Как ты собираешься их обнародовать?

— На судебном разбирательстве. Прямо перед окончанием. Хочу, чтобы он подумал, что он избежал наказания.

Эбенизер фыркнул.

— Ты приведешь Старейшину Мэй и около пятисот бывших сторонников ЛаФортиера в страшную ярость.

— Да. Глаз не мог сомкнуть прошлой ночью, так беспокоился о них.

Он снова фыркнул.

— У меня есть теория кое о чем.

— Какая?

Я рассказал ему.

Предложение за предложением, и лицо Эбенизера темнело. Он повернул руки ладонями вверх и взглянул на них. Они были широкие, сильные, и, казалось, покрыты трудовыми мозолями — они были твердыми. На одной его ладони, на которую он упал во время прошлой ночной схватки, красовалась ссадина. Пальцы были запачканы чернилами.

— Мне нужно будет кое-что сделать, — сказал он. — Тебе лучше идти.

Я кивнул.

— Увидимся там?

Он снял очки и начал аккуратно протирать их платком.

— Да.

Судебное разбирательство началось меньше чем через час.

Я сел на каменную скамью, расположенную сбоку от помоста, Молли пристроилась рядом. Мы были свидетелями. Мыш сидел на полу подле меня. Он тоже будет свидетелем, хотя только я один об этом знаю. Все места были заняты. Именно поэтому Совет чаще собирался в других местах мира, а не постоянно в Эдинбурге. Просто не было достаточно просторно.

Стражи встали по всему периметру вокруг помоста, в дверях и в проходах между рядами скамей. Все присутствующие были облачены в официальные робы, ниспадающие черные, с шелковыми и атласными накидками, окрашенными в различные цвета и различной выкройки, в зависимости от статуса членов Совета. Синие накидки принадлежали действительным членам, красные — тем, кто находился на службе уже более века; с вплетенной серебряной нитью была у общепризнанных мастеров алхимии, с вышитым золотым кадуцеем — у целителей, с медным шевроном около воротника — у тех, кто обладал докторской степенью в ученой дисциплине (у некоторых из них их было столько, что накидка волочилась за ними), украшенная белой Печатью Соломона для изгоняющих демонов и так далее.

На мне была простая синяя накидка безо всяких орнаментов, хотя меня забавляла идея вышивания на ней — GED — красными, белыми и синими нитками. Молли единственная была одета в коричневую робу.

Люди избегали наших взглядов.

Белый Совет обожал свои церемонии. Анастасия Люччио появилась в дверях при своих полных регалиях, плюс серый плащ Стража. Ее рука все еще была подвязана, но она держала в руке официальный посох капитана Стражей. Она вошла в комнату, и перешептывание толпы смолкло. Она трижды стукнула концом посоха по полу, и ведомые Мерлином шесть членов Совета Старейшин в своих черных робах с фиолетовыми накидками вошли в комнату. Они прошествовали к центру пространства позади помоста и торжественно остановились. Появился Пибоди, притащив с собой столик размером с подол, и уселся на дальний от меня и Молли конец скамьи, чтобы начать делать заметки, царапая своим пером.

Я положил руку на голову Мыша, ожидая начала шоу, потому что именно этим это и было. Шоу.

Появилось еще двое Стражей со связанной фигурой между ними. Моргана ввели и поставили так же, как это делал Совет с обвиняемыми прежде — со связанными впереди руками и с черным капюшоном на голове. Ему не следовало вообще подниматься на ноги, но он, идиот, тяжело ковылял сам, без физической поддержки какого-либо Стража.