|
Полозов обещал мне помощь, но дружбы между нами не водилось, и его личный в этом деле интерес до сих пор оставался мутным. Но я не уходил. Не мог, причем по причине, не относящейся к дружбе или сочувствию. Просто, брось я этого человека умирать в «концлагере», темная история крысы, окопавшейся в «Долге», так и осталась бы темной. Именно это желание понять гнало меня беспощадно вперед. Шум ветра заглушал шаги, треск кустов и шорох травы вдоль периметра. Через некоторое время «Велес» запищал, предупреждая о близкой опасности. Пригоршня листьев, из тех, что обычно крутятся в гравитационном поле аномалии, отлетела мне прямо в лицо. Такое кружение продолжается в любую погоду: и в тихую, и в ветреную, и днем, и в темноте. Пройдет неделя, возможно, чуть больше, и при очередном выбросе «трамплин» переместится на другое место. На память после него останутся ощипанные деревья, измочаленные листья, безжизненный пятачок земли и пара-тройка пятен побуревшей крови неудачников, которые не смотрели ни под ноги, ни по сторонам. Я немного сдал назад и сориентировался. Подходящий предмет, объемистый, но пустой металлический бочонок из-под химикатов с проломленным боком, валялся совсем рядом. Оставалось только подкатить его поближе и оставить там до времени полежать. Аномалию я обогнул, сделав это, добрался до проволочной ограды и затаился в кустах, ожидая очередной вспышки. Вспыхнуло очень сильно. Столбы пламени с гудением ушли к небу. Жар был такой, что, несмотря на расстояние, коснулся даже меня. — Ты бы, Штырь, больше не шутил, — раздался чей-то протяжный и вальяжный, с легкой угрозой голос. — Да мы что, мы ничего… Огонь еще не потух. До этих людей, казалось, рукой подать. Они сидели, прислонившись спинами к колесам проржавевшей под дождями пожарной машины, брошенной тут давно, еще с восьмидесятых. На расстеленном брезенте горкой лежал нарезанный хлеб, рядом две уже вскрытые банки тушенки и две бутылки водки — одна пустая, а другая наполовину опустошенная. Менее пьяный из бандитов завозился, возможно, почувствовав мой взгляд, и я на всякий случай отвернулся. — Тошно мне, Петро, — буркнул он. — Почему? — Консервы порченные. Петро коротко всхохотнул, подтянул к себе гитару и запел блатное, но при этом неожиданно хорошо поставленным голосом. Огонь тем временем угасал, оседая будто прикрученное пламя гигантской газовой горелки. Жар исчез. После него остался только привкус гари на языке. Я решил воспользоваться темнотой и перерезал в нескольких местах проволоку. Потом переместился еще метров на десять и повторил то же самое, окружным путем вернулся к «трамплину» и принялся ждать, включив рацию и меняя время от времени частоты. …Внезапно я услышал далекий голос Крылова. Это были почти убитые помехами отрывочные фразы — отзвук происходящего где-то боя. «Рудый, дава… ре…» Я даже не ожидал, что меня это так зацепит. Ребята с кем-то схватились не на шутку, только, конечно, уже без меня. Я хотел послушать еще, но сигнал потерялся. На другой частоте, которую использовали только сталкеры-одиночки, мужики долго и монотонно ругались из-за оплаченного, но не доставленного ящика патронов. Бандиты в эфире помалкивали, видимо, ничего нового в эту ночь затевать не собирались. Тянуть было некуда, ждать нечего, я переключился на бандитскую частоту и для начала запустил SOS. |
