Или… Что, если я допрыгалась и сами Каратели каким-то образом разнюхали уже о существовании подземной мастерской с запрещенными станками из так же запрещенной стали? Но как? Где я могла допустить ошибку? Ну не сквозь же земную твердь они видят? Да, отец рассказывал мне, что раньше, до Крушения и появления Карателей были такие машины, что могли и сквозь землю, и сквозь водную толщу видеть и определять даже – что там, как картинку рисовать. Но годы и годы прошли с тех времен, и Черные летали над моим скитом сотни раз, и ничего! С чего сейчас-то?

Я гулко сглотнула, подтягивая ноги, когда Каратель ступил на снег почти у самых моих ступней, и поразилась отстраненно его огромному росту, эффект от которого был усилен толстыми подошвами его ботинок и общим массивным сложением. Одновременно в памяти промелькнуло, что, кажется, в последнее время я засекала летящую черную платформу в окрестностях скита как-то особенно часто. Где-то с начала лета или даже конца весны, когда почти весь светлый день я трудилась на своей расчищенной делянке, сажая корнеплоды и те немногочисленные овощи, что успевали вызревать у нас. Следили, выходит? Но я никак себя выдать не могла! Вход в мастерскую из глубины дома, снаружи его никак не засечь.

Каратель нависал надо мной, как жуткая черная гора, и просто смотрел, чуть опустив голову в своем непроницаемом шлеме. И хоть я не могла видеть и намека на его черты или глаза, я ощущала этот взгляд совершенно отчетливо. Осязаемо, как совсем не осторожное изучающее касание, скользящее по мне с головы до ног. Настолько реальное ощущение, что мне почудилось – я знаю точно, к какой части моего тела приковано внимание Карателя. А потом он поднял руку и дотронулся справа у основания своего непрозрачного шлема, и его забрало вдруг истаяло, будто было тонким льдом под жарким лучом солнца. И я увидела лицо Карателя.

Обыкновенное, человеческое. То есть нет, таких, как он, мне встречать не приходилось, очень уж резкие черты, все как будто из прямых линий и острых граней, как если бы творец, создававший его, обладал бесконечно твердой и уверенной рукой и это же пожелал вложить в облик своего творения. Но никакой собачьей головы или чешуи с жутким оскалом, серой кожи, рогов или клыков и прочих чудовищных черт, о каких, случалось, болтали. Кожа темная, не просто загорелая, а именно глубоко смуглая, даже немного в красноту, что ли. А вот радужки глаз, на удивление, светлые, желтовато-рыжеватые, каким выходил хорошенько уваренный сок для леденцов.

– Роутэг.

Я, кажется, не сразу поняла, что он сказал, точнее уж, громыхнул что-то, сначала заметила движение его губ. Таких же резких в своих очертаниях, как и все остальное. И только с некоторым опозданием до меня дошло, что он обращается ко мне. Скорее всего, назвал свое имя. И протянул руку. А мне внезапно стало так страшно, вот прямо-таки настоящая паника обуяла.