И он сам тоже умирал.

Бывший хозяин Дхакала позаботился о том, чтобы этот человек стал больше, быстрее и сильнее, чем любой другой воин из варварских кланов, боровшихся за господство над колыбелью человечества. Тогда Дхакал был солдатом, призванным вывести людей из пропасти анархии. То были золотые дни, и знамя, украшенное орлом и молниями, вело за собой непобедимые армии воинов грома.

Сражения продолжались недели напролет, счет погибших шел на миллионы, а поединки могущественных полководцев потрясали горы и раскалывали континенты. Сейчас рассказы о тех победах считают хвастливыми гиперболами, и историки отказываются верить в возможность таких крупномасштабных столкновений. Он не мог понять, почему их слепое скудоумие не повлекло соответствующего наказания, но в глубине души знал, что мрачная новая эпоха не в состоянии признать правдивость легенд, не осудив бурю и натиск тех бурных и кровавых дней.

Дхакал припомнил, как голыми руками опрокинул Лазуритовую башню. Интересно, как бы отреагировали на его рассказ об этом ярком дне Империума жалкие нынешние летописцы?

Звонок стоявшего перед ним устройства заставил Бабу Дхакала отвлечься от воспоминаний о славных днях и вернуться к насущным проблемам. Серебристая стальная труба зашипела выпускаемым охлаждающим газом, а затем послышалось бульканье питательной жидкости, уходящей по гофрированному шлангу. Верхняя часть цилиндра приподнялась, открывая подставку из тонкой сетки, на которой поблескивал выращенный орган. Сеть искусственных капилляров насыщала его обогащенной кислородом кровью, но на поверхности уже появились темные некротические пятна.

— Опять неудача, — прошептал Бабу Дхакал, сжимая кулаки. — Я пытаюсь исправить то, что исправить невозможно.

Он осторожно закрыл инкубационный цилиндр и сделал глубокий вдох, стараясь подавить бушующую в груди ярость. Казалось, он должен был бы уже привыкнуть к таким неприятностям, но такому человеку, как Дхакал, смирение давалось нелегко. Разве прошел бы он через сражение против пяти батальонов Дробильщиков, если бы легко мирился с поражением? Смог бы он устоять против сверкающего молота Железного Царя, если бы не его самоуверенность?

Он сжал могучими руками край столешницы и в яростном разочаровании согнул его. Бабу Дхакалу хотелось дать выход растущей злобе — сбросить со стеллажей все оборудование, разгромить лабораторию, так долго обманывающую его надежды, но колоссальным усилием воли он сдержал этот порыв. Его организм постепенно слабел, и вместе с другими органами слабел и самоконтроль, так что Дхакал оказался на волосок от превращения в того злобного варвара, каким считали его люди. Да, он убивал людей, он терроризировал население целого города, оказавшегося в его власти, но разве все это он делал не ради высокой цели?

Вспыхнула красная лампа, и вслед за этим раздался грохот герметичной заслонки. В это помещение, где были собраны давно забытые людьми чудеса, было разрешено входить только одному из подданных. Бабу Дхакал повернулся навстречу Гхоте и сразу заметил удрученный вид бойца. Даже его глаза, красные от крови, заметно потускнели.

— Ты пришел с известием о поражении, — сказал Бабу Дхакал, и непривычное слово оставило во рту привкус пепла.

— Да, мой субадар, — ответил Гхота. Опустившись на колени, он поднял голову и открыл вздувшиеся на шее вены. — Моя жизнь принадлежит тебе. И ты волен ее оборвать.

Бабу Дхакал спустился с помоста, откуда наблюдал за работой приборов, достал из ножен на бедре длинный кинжал с зубчатым лезвием и приставил его к пульсирующей артерии на шее Гхоты. Некоторое время он тешил себя намерением довести дело до конца, хотя бы ради того, чтобы ощутить теплую влагу человеческой крови.

— Еще день назад я бы без колебаний снес твою голову.