— Приятно это слышать. Скажи, а ты, случайно, не знаешь, почему мне не звонит Воронцов?

— Знаю. Потому что спецоперация ещё не закончена. Она пошла не совсем по плану, всех ребят освободить не получилось, — я решил не раскрывать подробности, но сильно врать тоже не стал. — Сейчас ситуация сложная. Но я надеюсь, что в ближайшие дни получится договориться с немцами и обменять ребят. Нам есть что им предложить. Но война тоже не исключена.

— То есть, официально ваша спецоперация не закончена и когда закончится неизвестно?

— Я не думаю, что всё это продлится долго.

— Воронцов жив?

— Да.

— Это хорошо. Надеюсь, он не забудет позвонить сразу же, как вы всё закончите.

— Я сам могу позвонить.

— Спасибо, но я бы предпочёл получить официальную информацию от Воронцова.

— Я попрошу Ивана Ивановича, чтобы он этот момент проконтролировал.

— Тогда я продолжаю ждать звонка.

— Папа! — громко сказал я, испугавшись, что отец на этом закончит разговор.

— Я слушаю тебя, — ответил отец.

— Раз уж ты позвонил, скажи, как там Маша и Андрей?

— У них всё хорошо. Но ты можешь сам позвонить им в любой момент и поговорить с ними.

— Я постоянно об это забываю, — признался я. — Обязательно на днях позвоню. Вот как только закончим с ребятами.

— Желаю удачи, — сказал отец и, выдержав небольшую паузу, добавил: — Береги себя, сынок!

— И ты тоже, папа.

Отец сбросил звонок, а я подумал, как же мне не хочется, чтобы снова вспыхнула война между Петербургом и Новгородом. Отец не был таким, как его представляли Романов или Милютин. Он не был кровожадным и жестоким. И я был уверен, что он не хотел воевать с людьми. Но отец оказался заложником совершенной дикой ситуации, доставшейся ему в наследство от деда, не знал, как из неё выйти, и шёл до конца — к катастрофе и своей возможной гибели. Это было страшно, но я ничего не мог в этой ситуации поделать. Пока не мог.

Я положил телефон на столик и начал переодеваться. Постарался отогнать мысли о противостоянии Петербурга и Новгорода, и у меня это получилось. Но зато сразу же вернулись мысли о предателе. Пока переодевался, прикидывал, кто мог им оказаться? Про Яроша знало пугающе мало людей и орков.

Романов, Милютин, Воронцов — этих, вообще, трудно было подозревать. Кто знал, кроме них, и мог предать? Валуев? Глебов? Менталисты и дознаватели КФБ, работавшие с поляком? Ещё про него знали Аня и Настя, но девчонкам должны были прочистить память. Мало шансов, что они были к этому причастны. Приближённые Воронцова и сотрудники спецслужб тоже отпадали — они знали про спецоперацию, но не знали про Яроша.

Круг подозреваемых был пугающе мал. Но благодаря тому, что он так сузился, я теперь был точно уверен, что это не эльфы. Это было очень важно для меня — я не хотел, чтобы ещё что-то усугубило и без того плохие отношения между эльфами и людьми.

А то, что звонили в Петербургское консульство, могло быть как отвлекающим манёвром, чтобы подумали на эльфов, так и просто подстраховкой. Звонки в посольство Священной Римской империи в Новгороде или в московское консульство в теории могли перехватить — мало ли, вдруг посольства недружественных стран прослушивались.

В петербургское консульство можно было звонить, ничего не опасаясь. Если его кто и прослушивал, то эльфы. Правда, звонить надо было из Петербургской области, или губернии, как она теперь называлась, но это было решаемо. Вряд ли тот, кто нас предал, звонил сам. А помощника можно было и в Петербург отправить. Да хоть в ту же Лугу, которая находилась совсем рядом — всего в часе езды на машине от столицы.

Перед выходом я посмотрел в зеркало, поправил бабочку и нашёл себя похожим на настоящего аристократа.