– Мы совсем близки к победе, – говорил я ему. – Еще несколько продуманных, своевременных атак, и мы прекратим гражданскую войну и освободимся от британского владычества.

Коннор улыбнулся уголками губ. Похоже, он был доволен услышанным.

– Ты что-то задумал? – спросил он.

– Пока что ничего, раз мы вынуждены работать в кромешной тьме.

– А я-то думал, у тамплиеров повсюду есть свои глаза и уши, – сказал он с оттенком бесстрастного юмора.

Такая же манера была у его матери.

– Когда-то были, пока ты не начал их вырезать.

Он улыбнулся:

– Твой осведомитель говорил о приказах сверху. Вот тебе и точная подсказка, что́ надо делать. Нам нужно поймать остальных лоялистских командиров.

– Солдаты подчиняются егерским подразделениям, – сказал я. – Те – непосредственно командирам. Это значит… мы должны подняться по цепи до самого верха.

Мы отошли не слишком далеко от повозки патрульных. Те продолжали отпускать непристойные шуточки, позоря свои мундиры, британский флаг и короля Георга. Егерские подразделения были связующим звеном между верхушкой британской армии и простыми солдатами. Помимо этого, они держали всю эту солдатню хоть в каких-то рамках и старались не усугублять и без того враждебное отношение горожан к красномундирникам. Однако егеря редко показывались на улицах. Только в случае чрезвычайных происшествий. Например, когда убивали английского солдата. Или двоих.

Достав из-под плаща пистолет, я начал выбирать себе цель среди солдат. Краешком глаза я увидел приоткрывшийся рот удивленного Коннора. Честно говоря, все красномундирники, толкавшиеся возле повозки, заслуживали пули. Я выбрал самого наглого. Он отпускал грязные шуточки в адрес очередной проходящей женщины. Та, густо покраснев, прибавила шагу, торопясь удалиться от гогочущей солдатни. Я нажал на спуск.

Звук выстрела изменил течение этого заурядного дня. Солдат попятился назад. Между глаз у него зияла дыра размером с пенсовик, откуда сразу же начала хлестать темно-красная кровь. Солдат выронил ружье, привалился к низкому борту повозки, тяжело рухнул на ее пол и затих.

Остальные солдаты на мгновение оторопели и лишь вращали головой по сторонам, пытаясь сообразить, откуда раздался выстрел. Но их руки привычно сдергивали ружья с плеч.

Я двинулся им навстречу.

– Что ты делаешь? – окликнул меня Коннор.

– Надо ухлопать еще нескольких этих молодцов. Тогда, глядишь, и егеря объявятся, – ответил я сыну. – А они приведут нас к своим командирам.

В это время один из солдат повернулся ко мне, намереваясь ударить ружейным штыком. Лезвие моего скрытого клинка полоснуло по перекрестью его белых ремней, пропороло мундир и проникло в живот. Едва уложив этого, я сразу же сцепился еще с одним. Четвертый собирался было отступить и найти удобное местечко для выстрела, но напоролся на скрытый клинок Коннора.

Сражение окончилось. Улица, еще недавно такая оживленная, мгновенно опустела. Зато невдалеке послышались удары колокола.

– Что я говорил? – подмигнул я Коннору. – Вот и егеря спешат познакомиться с нами.

Мы решили захватить одного из них в плен. Эту задачу я с удовольствием передал Коннору, и он меня не посрамил. Не прошло и часа, как у нас в руках оказалось письмо. Кучки солдат и егерей бегали по окрестным улицам, разозленные и горящие желанием найти двух ассасинов.

– Ассасины! – кричал кто-то. – Говорю тебе, это были они. У них были хашишинские клинки!

Мы же, избавив Нью-Йорк от четверых английских солдат, поспешили уйти по крышам. На одной из них мы сейчас сидели и читали перехваченное письмо.

– Письмо зашифровано, – разочарованно произнес Коннор.