И тут – на тебе, эдакий подарочек, попытка проникновения в хранилище. В которое, между прочим, кроме Ровнина вообще ни у кого доступа нет.

Впрочем, в панику или истерию по поводу случившегося в Отделе никто впадать не собирался, поскольку все его сотрудники прекрасно были осведомлены о том, что в жизни чего только не случается. Валентине Ровнин выделил три выходных, генеральскую кровь тетя Паша замыла, а следом за тем побежали новые дни, один за другим.

С учетом того, что сторонних свидетелей у данного происшествия не имелось, можно было бы все замолчать, но Ровнин поступил иначе. Он из случившегося тайны делать не стал, напротив, вскоре всю ночную Москву облетела новость, кто-то очень наглый и очень недальновидный решил поиграть с Отделом в «пятнашки».

И, что примечательно, никакой волны злорадства, или, хуже того, разговоров в стиле «не те стали судные дьяки, мух не ловят» не возникло. Напротив, достаточно весомые в Ночи персоны начали звонить Ровнину с тем, чтобы заверить его в том, что они здесь ни при делах. А иные, вроде Марфы, возглавлявшей один из самых авторитетных ковенов московских ведьм, и вовсе просили его о личной встрече, опасаясь возможной конфронтации, тем более что факт о причастности к событиям особы женского пола, предположительно ведьмы, секретом тоже не являлся. Дополнительную роль в происходящем сыграло и то, что Нифонтов на пару с Михеевым перестали закрывать глаза на кое-какие мелочи, до того сходящие ведьмам с рук, ссылаясь на то, что теперь закон для всех един. А в одном из таких случаев крайне жестко обошлись с парочкой провинившихся бесовок, влив каждой из них в глотку зелье, блокирующее личные ведьминские способности на достаточно долгий срок. Не смертельное наказание, но неприятное, причем до того почти долгое время почти не применявшееся. Раньше в таких случаях оперативники ограничивались устным предупреждением и восстановлением, скажем так, справедливости. То есть заставляли ведьм возвращать все обратно, на свои места. Обобранным людям отдавали их имущество, с кого-то снимали приворот, с кого-то порчу, а также аннулировали взятые хитростью и обманом клятвы.

Перепало и другим представителям ночной столицы на орехи. Михеев, например, безжалостно вкатил дозу серебра в вены перевертыша, обиравшего подгулявших немолодых дам. Раньше бы тот отделался хорошей выволочкой и компенсацией пострадавшим, а теперь он еще месяца два гарантированно ходить не сможет, будет лежать колодой в канализации, куда его Пал Палыч сбросил, и надеяться на то, что гули этот коллектор стороной обойдут. Николай лично остриг роскошную косу полуденницы Никодимьи, которая в последнее взяла привычку околачиваться в башне «Меркурий», что находится в Москва-Сити, и навевать сон на сотрудников тех офисов, в которых особенно лютует отдел по работе с персоналом. Причем сон не простой, а недобрый, после которого человек в большой злобе просыпается, такой, что орущего на него кадровика или эйчара прибить может. Никодимья в результате чуть не померла от расстройства, поскольку без волос ее чародейству грош цена, а отрастают те долго.

И таких примеров за месяц, прошедший с момента неприятного происшествия, можно привести очень много. Апофеозом стал день посленовогодних Диких Скачек в Царицино, когда вся московская нечисть собирается для того, чтобы побороться за обладание чудодейственным «снежным цветком». Все уже изготовились мчаться к Голосову оврагу, ломая ноги, руки, лапы и даже оттаптывая хвосты, как Ровнин в мегафон заявил, что в связи со сложной метеорологической обстановкой и непростым политическим положением мероприятие сворачивается.