|
— Умножатся, если мы об этом позаботимся, — ответил, не отрываясь от игры, человек с изъеденным оспой лицом. — Садись, путник, — пригласил меня пожилой чабан, читавший поодаль от других газету. Но я уже заглянул в их котел и увидел, что он пуст. Не суждено мне было угоститься хинкалом! — Что это у тебя в мешке? Не зайца ли поймал на Вачинском перевале? — снова спросил пожилой чабан. — Нет. — Может, там у тебя бутыль вина? — Нет. — Арбуз у него там, арбуз! — оторвался от карт рябой. — Что вы, какой арбуз в это время года? — возразил я, недоумевая, почему так дружно все засмеялись. — Ты что, не знаешь, что ты в лакских горах? — сквозь смех проговорил пожилой. — Ну и что же? При чем здесь арбуз? — А вот при чем. Лакцы издавна славятся своей хитростью. И вот поселился здесь один горец с Юждага, и довели его лакцы до того, что пришлось ему бежать на родину без оглядки. Бежал он через бахчу и решил поживиться у своих недругов арбузом. Выбрал самый большой, запихнул в мешок и двинулся дальше. Вечером, уже в долине, собрался поужинать, достал из мешка арбуз, разрезал и глазам своим не верит: в нем сидит, скорчившись, маленький лакец… Я подумал, что неплохо бы заглянуть, не скрывается ли в моем горшке какой-либо балхарец. И, поняв, что, кроме этой истории, чабаны ничем меня не угостят, стал прощаться. — Подожди, вечером у нас будет хинкал, — удерживал меня пожилой, очень достойный, по-моему, человек. — Нет, я спешу. Вот газету я бы взял у вас почитать. — Бери, только они вчерашние. — Ничего, я и позавчерашних не видел! — ответил я, прощаясь с чабанами. А когда позже развернул газету, то сразу напал на портрет моего дяди Даян-Дулдурума и фотографию богато украшенного рога для вина. Под снимком была заметка Алхилава, в которой говорилось, что этот рог — дар знаменитого мастера Даян-Дулдурума его далекому итальянскому другу Пьерро Сориано.
7 Я положил газету на обочине и придавил камнем: может, кто из путников еще не читал вчерашних газет. Но едва отправился дальше, как увидел впереди на дороге какое-то странное существо. Я пошел быстрее и вскоре обнаружил, что это был обычный человек — две ноги, две руки, одна голова. Но шел он не на ногах, а на руках, головой вниз. На одной ноге у него была надета шапка, на другую подвешена полевая сумка. Я догнал этого странного путешественника, оглядел его со всех сторон. Он шел, не обращая на меня внимания, но вдруг громко объявил: — Сто пятьдесят! — И, остановившись на одной руке, другою снял с ног шапку и сумку, затем перевернулся в воздухе и оказался на ногах. И кто бы, вы думали, передо мной стоял? Да-да, именно он, тот самый злосчастный Сугури, с которым мы однажды завтракали у родника на Юждаге. — В добрый час! — приветствовал я его. — Добрый, добрый! — воскликнул он, узнав меня. — Вот так встреча! — Рад тебя видеть! Значит, в космос не улетел и в Каспии не потопул? — И даже с ума не свихнулся. Так что не бойся. Ты, я вижу, струхнул, когда я на ноги встал. А ведь я теперь каждый день делаю по сто пятьдесят шагов на руках! И он рассказал, как сложилась его судьба. А сложилась она на редкость удачно. Чата разыскала его у каспийских рыбаков, помирилась с ним, и они вернулись в родной аул. Но хоть близкие простили его, сам он простить себя не мог и решил в течение месяца делать по сто пятьдесят шагов на руках, искупая свой грех и одновременно совершенствуя мастерство. |
