В это время Валентина Васильевна поднялась.

– Ребята, извините, но мне пора уходить. Спасибо, что вы навестили Володеньку. Сынок, ко мне должна придти аспирантка с диссертацией. Так что я пойду. Тем более что у вас свои разговоры. Боюсь, что я вас немного стесняю.

Она поцеловала сына в лоб, а он приветственно помахал рукой.

После ухода матери Володи все действительно почувствовали себя несколько легче. Дело не в том, что она взрослая, а они только-только выходят из детства. В палате оставались и другие взрослые: во-первых, ещё двое больных у противоположной стены, а во-вторых, пришедшие к ним родные. Но Валентина Васильевна была мамой их товарища, а при маме разговор всегда ребятам приходится несколько сдерживаться. Валентина Васильевна была умной женщиной и всё прекрасно понимала. Ей очень хотелось знать, кто из девочек имеет виды на её сына, кто может стать невесткой и кто же из претенденток нравится больше Володе. Так стараются догадаться все родители детей, если их интересует судьба любимых чад. Но всему своё время. Нельзя перегибать палку настырным вниманием. И она ушла.

– Так что же ты придумал новое, Проф?

Вопрос задала Вика. Она пересела на место ушедшей Валентины Васильевны и будто случайно взяла руку Володи в свои, как только что держала мама. Это не ускользнуло от внимания газетчицы Кати. Она направила диктофон на Вику.

– Представьтесь, пожалуйста, чтобы я потом не забыла и ничего не перепутала.

Вика, смутившись, назвала себя.

– И расскажите, пожалуйста, поподробнее как отнеслись другие школьники к вашему нравственному контролю?

– Да как? Кому нравится, если ему говорят, чтобы он поднял конфетную бумажку, если только что он её бросил на пол? Или если курят, то теперь стали прятаться от нас. И прежде, чем выругаться, оборачиваются, нет ли нас рядом.

– Это плохо?

– Почему же плохо? Хорошо. Лучше, чем когда всё шло вразнос. То одна техничка ругалась за грязь, а то и мы наблюдаем. Вот год начнётся, мы с первого дня заставим всех помнить о нравственности.

Но Вика не хотела больше говорить и, слегка приподняв руку Володи, опять попросила:

– Проф, ты, может что-то другое придумал? Рассказывай.

Володя внимательно, неторопливо, словно изучающее, посмотрел на всех собравшихся и, остановив взгляд на корреспондентке, начал развивать новую мысль:

– Я уже тут на койке вспомнил опять рассказ нашего Николая Гавриловича, а именно его комсомольскую юность. Он со своими комсомольцами помогали всему городу. А мы занялись только своей школой. Это хорошо, но мало. Я предлагаю, пацаны-пацанки, расширить работу нашего нравственного контроля. Мы должны пойти в метро, автобусы, трамваи и там заставлять таких оболтусов, как этот Владлен и его компания, уступать места старшим, женщинам, инвалидам.

– Это же не футбольное поле, – заметил мрачновато Фёдор, – нас на всю Москву не хватит. Это раз. И второе. Короче, ты понял, почему оказался здесь? То, что кому-то не нравится в школе – это ерунда на постном масле. Короче, там боятся учителей, боятся, что вызовут родителей в школу и так далее. А в городе так отошьют за твои замечания, что мало не покажется. Короче, ты уже это почувствовал на себе. Не понимаю, как тебе пришла такая мысль? Урок не впрок?

Володя ядовито усмехнулся:

– Испугался, значит? Но ведь мы никого не неволим. Всё только добровольно. А я потому и подумал о порядке в городе, что увидел наглость шантрапы. Да, они могут пойти на что угодно, если у нас не будет поддержки. Но вот тут-то нам может помочь Катерина со своим «Московским комсомольцем», – и он посмотрел пристально на Катю.