Она засунула ложку еще глубже вдоль позвоночника и резко повернула ее, как будто бы пытаясь выковырять копчик и все внутренности, и пленник закричал. Скотч опять заглушил его вопль, и его собственные уши уловили лишь слабые стоны. Он попытался сопротивляться, и пожар у него в животе вспыхнул с новой силой, как только ложка застряла в одном из закоулков его анатомического строения.

Он готов был снова провалиться в пучину бессознательного, как вдруг женщина с громким чавкающим звуком вынула гнутую ложку из его ануса.

– Вот, – сказала она. – Немного поболит.

Поднявшись на ноги, она обошла пленника и встала перед ним, чтобы он смог разглядеть ее краешком глаза. В руке она держала окровавленную ложку.

– А я думала, сложнее засунуть ее внутрь… – цинично произнесла она, после чего глаза Губернатора снова заволокла спасительная пелена, унесшая его в прекрасную, безлюдную, холодную темноту.

В этот раз он очнулся, почувствовав, что на голову ему приземлилось пианино. Он ощутил его вес, услышал, как треснул череп, как все тело содрогнулось, как в районе переносицы взорвались мириады крошечных бомб, погрузивших его в агонию. В голове прозвучал нестройный аккорд, взятый одновременно всеми восемьюдесятью восемью клавишами пианино, и в ушах у него зазвенела настоящая фальшивая ария, да так громко, что он не смог даже вздохнуть.

Мишонн возвышалась над ним. Она во второй раз пнула его по голове своим тяжелым ботинком.

Каблук сломал ему челюсть, и внезапно Губернатор очнулся только наполовину. Сознание не вернулось к нему полностью, но и не покинуло его.

В каком-то нервном исступлении он катался по полу, стонал и молил, но мольбы его заглушались полоской скотча. Сложные функции мозга отключились, он сосредоточился на одной лишь программе по умолчанию: на его примитивной сущности. Ему казалось, что он снова маленький мальчик из Уэйнсборо, который сидит на коленях у отца, наблюдая за карнавалом. Пахло попкорном, лошадиным дерьмом и сахарной ватой. Шарманка играла веселую мелодию, под которую звезда шоу – темнокожая воительница с Борнео – медленно обходила его, медленно кружила вокруг их с отцом места в первом ряду трибун.

– Кажется, я пнула слишком сильно, – высоким голосом сказала она. Зрители захлопали и засмеялись. – Похоже, что-то разладилось.

Он хотел посмеяться над смешной шуткой, но кто-то – может, папа? – закрыл ему рот рукой. И от этого становилось только забавнее. Темнокожая воительница с Борнео встала на колени совсем рядом с его лицом. Он поднял на нее глаза. Она взглянула на него и усмехнулась. Что она собиралась делать с этой ложкой? Может, лучший из своих трюков?

Она поднесла ложку к его левому глазу и пробормотала:

– Не отключайся, мы еще не закончили.

Холодным кончиком ложки Мишонн начала выковыривать глазное яблоко Губернатора. Это напомнило ему о том, как дантисту пришлось сверлить дырку к полости в самом дальнем уголке челюсти – было очень, очень, очень, очень, о-о-очень больно, – а после ему дали леденец, и благодаря ему боль немного забылась, но сейчас леденца не было, а больно было так, как он и вообразить себе не мог. Он слышал даже отвратительные чавкающие звуки, подобные тем, что раздавались, когда мама разделывала цыпленка на ужин. Когда дама с Борнео копнула глубже, глазное яблоко наконец-то выпало из глазницы.

Ему хотелось аплодировать этой невероятной темнокожей воительнице, которая оставила глазное яблоко болтаться в районе его щеки на мотке нервов и липких красных лоскутов, похожих на провода.