Убрав молоток, она снова пошарила в сумке. Филип тем временем смотрел на заляпанную фанеру под собой и отчаянно пытался вздохнуть.

– НА МЕНЯ СМОТРИ, СВОЛОЧЬ!

Громогласная команда снова привлекла внимание пленника. В руках у Мишонн был небольшой цилиндрический прибор с медным наконечником.

– Ацетиленовая горелка, – с придыханием сказала она уже спокойным голосом. – Похоже, там еще много топлива. Прекрасно. Ты на ней готовил. – Мишонн холодно улыбнулась. – Вот и я буду.

Голова Филипа Блейка снова упала, в голове затрещал белый шум.

На другом конце комнаты женщина вытащила из сумки очередной инструмент.

– О, вот эта штука тебе точно понравится, – произнесла она, поднеся к свету согнутую ложку, чтобы Губернатор смог лучше рассмотреть ее. Ее вогнутая поверхность поблескивала в тусклом свете.

Голова Губернатора закружилась, запястья пронзило болью.

Мишонн долго искала в сумке очередной предмет и наконец вытащила его, продемонстрировав узнику.

– Электрическая дрель, – объявила она. – Похоже, ее недавно зарядили… Заряд полон.

Мишонн подошла ближе к Губернатору, пару раз нажав на кнопку дрели и показав ее мощь. Шум напоминал гудение бормашины.

– Думаю, начнем с нее.

Филипу Блейку пришлось собрать все оставшиеся капли силы, чтобы посмотреть в глаза женщине и увидеть, как, вращаясь, сверло начало медленно приближаться к его жилистому левому плечу, к тому месту, где рука соединяется с торсом – и где сосредоточены все нервные окончания.

Мужчины, работавшие допоздна на северной, западной и южной стенах, начали расходиться по домам, расслабившись в отсутствие начальника. Мартинес не проверял посты уже несколько часов, и это было так не похоже на него, что многие из караульных в недоумении почесывали головы. Брюс и Гейб уже заметили, что госпиталь пуст, а доктора и Элис нигде не видно, и теперь обсуждали, стоит ли беспокоить Губернатора такими новостями.

Странное спокойствие города пробудило Боба от беспокойного сна, заставило его подняться на ноги и, пошатываясь, прогуляться по ночным улицам в надежде проветриться и выяснить, почему все казалось таким непривычно тихим. В общем-то, Боб Стуки был, возможно, единственным жителем Вудбери, который в этот момент расслышал тихие крики. Он ковылял мимо фасада губернаторского дома, когда за одним из заколоченных окон раздался тонкий визг – приглушенный кляпом из скотча, слабый, но все же отчетливый, как крик гагары, взывающей к далекому берегу спокойного озера. Звук был таким диким и таким неожиданным, что Боб решил, будто ему послышалось – выпивка частенько играла с ним подобные шутки, – и нетвердой походкой пошел дальше, не замечая продолжения странного шума.

Но именно в этот момент, именно в этом здании, в конце коридора второго этажа, в душной гостиной самой большой квартиры в неровном свете подвешенной к потолку лампы, которая слегка покачивалась на ветру, Филип Блейк страдал от вполне реальной боли. Боль была живым, дышащим существом – хищником, – которое жевало его плоть с жестокостью дикого кабана, погружающего окровавленные клыки в комок нервов между левой грудной и дельтовидной мышцей.

Дрель дрожала. Сверло входило все глубже в нервную ткань, и в воздух летели брызги крови и кусочки человеческой плоти.

Крик Филипа – искаженный скотчем и звучащий почти как назойливая автомобильная сигнализация – теперь не затихал ни на миг. Мишонн по самое основание погрузила сверло в плечо Губернатора. Кровь брызгала ей в лицо. Филип стонал, как дикий зверь, и, пока дрель, жужжа, входила все глубже, с его уст срывалось: «М-М-М-М-М-М-М-М-М-Г-Г-Г-Г-Г-Г-А-А-А-А!!!» Наконец Мишонн сняла палец с кнопки и бесцеремонно вырвала сверло из дыры в плече Губернатора, жестоко дернув его.