|
Салеп — напиток, главной частью которого были перетёртые в пыль клубни орхидей. Порошок разводили в молоке, доводили до кипения и довольно долгое время помешивали, добавляя кунжут, корицу, иные пряности по вкусу. Мирко никогда не любил подобный вкус, но увы. Пришлось сперва научиться не морщиться, а потом и окончательно свыкнуться с подобным. Да и со многим другим тоже, ведь чтобы выдавать себя за османа, следовало перенять многие их привычки, в том числе в еде и напитках. В подобных делах не бывает мелочей. Более того, именно кажущееся мелочами способно выдать нерадивого прознатчика. Гнедич таковым сроду не являлся, а потому с показной охотой принял наполненный салепом сосуд, отпил и понимающе прищёлкнул языком, показывая тем самым, что оценил качество вкуса.
— Ну страдай, страдай, — хмыкнул Черлеску, видимо, знающий об истинном отношении собрата-тамплиера к этому напитку. — Мне вот действительно нравится, потому и пью. Гнедич предпочёл спокойно сидеть, отпивать ни разу не любимый напиток и просто ждать. Он вообще приучил себя находиться в постоянном спокойствии, выходя из оного лишь когда надо, а не когда ему захочется. Почти всегда получалось. Черлеску же… Судя по всему, этот рыцарь Храма действительно пошёл иным путём. Однако любой путь верен, если он ведёт к цели и не противоречит основам, которые обязательны для каждого из них, из братьев, объединённых единым пониманием мира и того, что в нём является лишним. Османская империя была как раз в числе того самого лишнего. А раз так, то ей предстояло перейти из бытия в небытие. Вот и всё, такая простая метаморфоза… к которой они общими усилиями и должны её привести. — Скоро тебя дервиши за своего примут, брат. Не перестарайся. — Что-то мы ценим, что-то ненавидим. Меня поддерживают как любовь, так и ненависть. Но она холодная, как льдистое сверкание заточенного клинка. А твоя, она заполнена пламенем, что вырывается из жерла вулкана. И любая вспышка или замораживающий холод полезны. Ты позвал меня, Исмаил, я здесь. Это ведь связано с происходящим в городе? — В империи. Всей, от границы с Сербией до той, где только-только окончательно затихли стычки с мамлюками, — скривился Черлеску, отставив опустевшую чашу в сторону. — Трон под султаном уже не пошатывается, а готов развалиться на груду обломков. Для одних он слишком нерешителен, другим кажется безрассудным. Каждый хочет своего и мнит себя единственно верным советником. Спасителем империи! — А есть ещё и сыновья, желающие власти, всей или хотя бы над отдельными кусками. Так? — Да, так! И поэтому Шехзаде Ахмет окружает себя самыми ретивыми муллами, которые поют в уши стамбульской черни, разносят песни по самым отдалённым пашалыкам. И именно его руки направляли участников Большой резни, которая отнюдь не закончилась, как надеются распростёршиеся перед султанами потомки завоёванных. — Они не понимали и не поймут, — отмахнулся Гнедич. — Но я внимательно следил за тем, что творилось тут в последний месяц. Греки, армяне и прочие, они зажиточны, а порой и вовсе богаты. У них было что взять… даже их самих. Ещё юные жёны, дочери… мальчики, столь любимые многими и куда больше жён и наложниц. Ты должен знать, насколько увеличились продажи такого товара. — В разы, — подтвердил Раду. — Все знают, что я торгую особенным товаром и редко делаю исключения. Но всегда стараюсь поддерживать «дружбу» с другими продавцами плоти. Они в восторге. За последние пару лет поток новых рабов сильно оскудел. Разве что из Крымского ханства продолжал идти по-настоящему ценный товар. Средиземное море ведь перекрыто итальянскими и не только кораблями, да. Хищная улыбка очень контрастировала с вроде как печальными для Исмаила Али Дустума словами, но оно и понятно. |
