София стояла рядом с Леонидом, пока турецкие рабочие вытаскивали тело из экипажа.

— Все кончилось, — сказал Леонид. — Троя без Оберманна — не Троя.

— Здесь еще много работы.

— Но он понимал душу Трои. Ее жизнь. Он передавал нам ее магию.

— Магия появится снова.

— Нет. Больше никогда.

— Что ты собираешься делать?

— Вернусь в Россию. Вместе с матерью. Буду заботиться о ней. Не могу представить, как теперь жить здесь. В присутствии отца каждый камень был благословенным, а каждое дерево казалось пристанищем бога. Сейчас я вижу все таким, как есть на самом деле.

— Значит, ты верил в его истории?

— Конечно. В них была истина воображения. Каков мир без воображения? Что ж, теперь мне предстоит это выяснить.

— Мне тоже.

Леонид настаивал на том, что Оберманна нужно сжечь на погребальном костре, а пепел развеять над рекой. Все согласились.

При такой жаре и влажности медлить было нельзя. Церемония состоялась в тот же вечер перед закатом. Священник не понадобился, поскольку, как сказал Леонид, Оберманн был чужд религии священнослужителей.

Мужчины и женщины, работавшие на раскопках, построились в две шеренги, между которыми тело Оберманна пронесли к высокой насыпи в центре внутреннего двора дворца.

Погребальный костер был сложен из дерева, прослоенного пропитанной лигроином тканью. Леонид, Торнтон и Кадри-бей положили на него тело. Торнтон прочел двадцать седьмой псалом по Библии, которую привез из Англии, а Кадри- бей продекламировал отрывок из пятой главы Корана.

Леонид горящей ветвью зажег костер. Ткань и дерево загорелись быстро, и тело Оберманна охватило пламя. В трепещущем над пламенем горячем воздухе Софии привиделись фигуры танцоров. Все молчали, а тонкий столб дыма поднимался к ясному безоблачному небу.

Со стороны горы Иды донесся раскат грома.