— Ты говорил, что твой отец не получил образования.

— А как бы он мог стать священником? Это чепуха, моя милая София. Он сам выучил греческий. — Она молчала. — Поэтому я обещал ему изучать Гомера. Мне это было нетрудно. Гомер — образец чистоты. Первоисточник.

Письмо Оберманна было совершенной неожиданностью для семейства Хрисантис. Как-то раз он попросил своего афинского друга, хирурга Стефаноса, прислать фотографии знакомых молодых женщин, которые могли бы оказаться подходящими невестами. "Прошу тебя, посмотри, может быть, ты найдешь мне молодую женщину, — писал он Стефаносу, — с греческим именем и душой, в которой горит страсть к учению. Я умею судить по лицам, и первое впечатление меня никогда не обманывает".

Среди присланных Стефаносом фотографий была фотография Софии, дочери его друга-полковника, и Оберманн тут же написал ответное письмо. "София Хрисантис прекрасная женщина, с которой легко говорить, она добра и отзывчива, хорошая хозяйка, она жизнерадостна и хорошо воспитана. Я вижу в ее глазах склонность к учению и уверен, что она будет любить и уважать меня". В этом же письме он задал ряд вопросов. Каким имуществом владеет полковник Хрисантис? Сколько ему лет и сколько у него детей? Сколько мальчиков и сколько девочек? Сколько лет Софий? Какого цвета у нее волосы? Играет ли она на фортепьяно? Разговаривает ли она на каких-нибудь иностранных языках, и если да, то на каких? Знает ли она Гомера и других античных писателей? Ответы Стефаноса его вполне устроили. София владеет английским и, что еще важнее, запоем читает Гомера. Я несказанно рад, — писал Оберманн другу. — Я всегда мечтал о такой спутнице жизни. Мы поженимся не позже, чем через три месяца". Он тут же наметил поездку в Афины, чтобы встретиться с предполагаемой невестой.

В письме к ее родителям, отправленном из Константинополя, он подчеркивал, как его растрогала ее склонность к ученью. Он описывал свои раскопки в Трое и более ранние раскопки на Итаке, "известные всему цивилизованному миру". Он обещал заплатить за Софию выкуп в пятнадцать тысяч франков.

Полковнику и его жене не понадобилось много времени, чтобы согласиться, но они предусмотрительно посоветовались с Софией.

— Странное сватовство, — сказала ей мать, — но у него добрые намерения.

— Мне придется жить за границей?

— Он упоминает Париж и Лондон. У него есть дома и в том, и в другом городе. — Мать ничего не сказала о раскопках, которые в тот момент велись в Анатолии, греки считали их беззаконием и варварством. — Он влиятельный человек, София.

— Что ж, я могу научиться любить его.

— Ты должна попробовать.

В первый приезд в Афины он привез с собой маленький терракотовый арибалл для благовоний — сосуд с головой совы и золотую статуэтку.

— Вот сувениры из Трои, — сказал Оберманн Софии по-английски, прежде чем поздороваться с ее родителями, стоявшими позади нее, словно преграждая путь к отступлению. — Привет от ваших предков! — Он вытащил подарки из карманов пальто. — Я ношу их с собой. Турки обыскивают багаж, когда я сплю. Значит, вы София. — Он низко поклонился и поцеловал ей руку. — Видите это маленькое божество? Вот эти черточки обозначают волосы. Это богиня плодородия. Она ваша. Мы можем продолжать говорить по-английски? — Софию удивило его многословие и несомненное самообладание. — Я несказанно рад приветствовать вас. Я дарю вам этот арибалл как символ чистоты. Я дарю вам этот сосуд как символ верности. Берегите их. Они бесценны.

Они возвращались по улицам Афин в закрытом экипаже, но Оберманн посматривал в окно на город.