Со стороны восставших стали раздаваться крики: «Пропустите, братки, по хорошему! Хватит сволоту всякую защищать. Все равно им всем кирдык. Пущай валят отсюда». Толпа медленно наседала на милиционеров. Кто то передернул затвор автомата. Кузьмич резко обернулся и увидел, как один из собровцев наводит ствол на людей. Еще мгновение – раздалась короткая очередь. Толпа чуть просела, охнула и тут же опрокинулась на заслон, разметав его на части. Кузьмич сам не заметил, как оказался в гуще толпы, громящей пытающихся оказать сопротивление ментов.

Глоб со своим отрядом подошел к центру со стороны Сухаревской площади, где им преградили дорогу войска внутренних войск.

– Не стреляйте! – он вышел вперед. – Я русский офицер! Все равно вы этих засранцев, сидящих в Кремле, не спасете. Давайте на нашу сторону! – кричал он, приближаясь к первому ряду оцепления. Когда ему оставалось сделать всего пару шагов, прогремел выстрел. Глоб посмотрел туда, откуда он раздался, затем на свою залитую кровью грудь и рухнул замертво на землю. После этого уже никакая сила не могла сдержать напора восставших. Они прорвали оцепление и ринулись к Кремлю.

К исходу дня восстание завершилось полной победой оппозиции. Президент Московии и его жена пытались бежать, но их вертолет, ставший последним пристанищем для этой еще вчера безгранично счастливой супружеской пары, был подбит при попытке взлететь с Соборной площади. Части московской элиты удалось бежать. Но огромное число депутатов, сенаторов, олигархов и высокопоставленных чиновников было буквально растерзано толпой, ненависть которой не могли охладить ни их вожаки, ни холодная вода из брандспойтов. Сформированное правительство народного доверия на первом же своем заседании обратилось к руководству Уральской Республики с просьбой о воссоединении под эгидой Екатеринбурга.

Глава VI

Подвал

(Венеция. 2016)

Дин открыл глаза. Сколько он пробыл в бессознательном состоянии – сказать было трудно. Скорее всего, минут 10–15. «Хорошо, что шапочку эту плавательную надел. Удар соскользнул. Основная сила на плечо пришлась. А вы ехидно улыбались, Виктор Геннадьевич», – беззлобно вспомнил Дин своего благоприобретенного в Венеции товарища. Он пытался пошевелить руками – связаны. Ноги тоже. Подтвердились самые худшие подозрения – он лоханулся. «Кто же так легкомысленно лезет в неизвестность? – подумал он. – Вот и получил по полной программе».

Дин обвел глазами помещение. Рядом – ножка кресла. К ней примотана грубым скотчем нога Артемьева. В том, что прикованный к креслу человек – Артемьев, сомнений не было. Дин, упершись спиной в ножку мощного кресла, сумел таки встать и зубами вырвать кляп изо рта узника.

– Ты кто? – после вполне ожидаемого приступа кашля спросил тот слабым голосом.

– Артемьев? – повторил свой вопрос Дин.

– Так точно, – по военному ответил узник.

– Что случилось то? Почему связанный? – спросил Дин и, потеряв равновесие, рухнул на пол.

– Любовь, мать ее! Ведь учили же… На работе никаких посторонних связей. Никаких любовей морковей. И все таки вляпался!

– Так это она тебя из ревности, что ли, так обработала?

– Если бы… – и Артемьев начал излагать, что с ним произошло.

– На днях я встречался с одним из наших…

– Давай короче! Про перестрелку в траттории, покушение на тебя и убийство твоего собеседника в курсе, – перебил его Дин.

– В общем, после такого расклада идти мне было некуда. Благо накануне познакомился с местной жительницей. Пошел к ней на виллу. То есть сюда. Чего меня черт дернул? Ну, здесь вроде как все удобно.