Изменить размер шрифта - +
У него нет револьвера, но имеются бумага и перо. И он будет драться на этом бумажном поле боя.

Нового адвоката – недавнего выпускника Львовского университета Альберта Красновола, наняла Организация. Совсем молодой, лет двадцати пяти, худощавый, с умным тонким лицом, он глядел на подзащитного со сдерживаемым восторгом и сразу объявил:

– Я полностью разделяю ваши воззрения. И восхищен вами. Мы сделаем все, чтобы сохранить вас для нашего общего дела.

Дантист благосклонно посмотрел на него. Нет ничего более очаровательного, чем порывы молодости. Очаровательного и глупого.

И полетели прошения всем возможным адресатам – в суды, в парламент, президенту. Адвокат оказался не по годам мастеровитым и проявлял чудеса словесной эквилибристики. Они попали в нужное русло, напирая на то, что Станислав Ковган – бывший боевой офицер, дрался с русскими, и только отчаяние толкнуло его на преступление. Он раскаивается и обещает искупить вину.

Польша застыла в предвкушении скорой войны с русскими, возможно, в союзничестве с Германией. И соратники на воле подняли через газеты грандиозный шум: «Суд приговорил героя войны против России к смерти. Позор забывать своих солдат, которые вынуждены идти на преступление, чтобы не умереть с голода!» Поскольку общество и правительство погрязли в антисоветской воинственной риторике, неудобно было казнить борца с ненавистным СССР, награжденного Серебряным Крестом.

Приведение приговора в исполнение оттягивалось. И у Дантиста возникло немало времени на одиночество. Он не раз задавал себе вопрос – а не жалеет ли он перед лицом смерти о выбранном пути? И упрямо раз за разом повторял – не о чем жалеть. Все было правильно.

Когда же он ступил на этот тернистый путь? Наверное, переломным моментом стал разговор с отцом в далеком 1920 году. Тогда восторженный недавний гимназист объявил, что уходит добровольцем бить Красную армию и отвоевывать у большевиков исконно польскую землю – Украину.

– Зачем ты это делаешь? – спросил отец, пригласив сына в свой обставленный громоздкой мебелью кабинет.

Он редко удостаивал сына такими разговорами. Жесткий и властный человек, титаническими усилиями выбившийся из галицийской нищеты и безысходности и ставший уважаемым львовским конезаводчиком, он всегда был неразговорчив и закрыт для всех, даже для близких. Настал редкий момент, когда он приоткрылся перед сыном.

– Россия ответит за многовековую оккупацию Польши, – заученно выдал Станислав.

– Польша – не наша страна. Поляки всегда ненавидели твой народ, сын. И заслуживают, чтобы ты ненавидел их в ответ.

– Но ты живешь здесь!

– Мы родились в Российской империи. Она тоже заслуживает нашей ненависти. Но она и защищала нас. А сейчас нам будет совсем плохо.

Потом Дантист не раз вспоминал этот разговор. Пройдя через войну и умыв кровью проклятую Россию, заработав офицерское звание и орден, в итоге он убедился в справедливости слов отца. В свободной Польше украинцы – люди низшего сорта.

Отец не жалел денег на образование детей. Станислав терпеть не мог лошадей, и на семейном совете было принято решение, что дело продолжит младший сын. А Станислава ждали медицинский факультет одного из старейших в Европе Львовского университета имени Яна Казимира и высокооплачиваемая профессия зубного врача.

Со временем он все больше видел доказательств верности слов отца, что Польша вовсе не Родина для западных украинцев. Национальные противоречия Российская империя глушила больше ста лет, но стоило Польше выйти из ее состава, как все вернулось на круги своя. Западные украинцы вновь стали для поляков тем, кем были всегда, – рабами, скотом и быдлом.

Нищета и так в Польше была страшная, но забитое украинское сельское население страдало вдвойне, подвергаясь притеснениям со стороны помещиков-землевладельцев и властей.

Быстрый переход