Особенно печалило то, что в каблуке потерянной обувки было запрятано несколько золотишка… Но оставался еще один ботинок, в котором тоже имелось кое что, в этой ситуации могущее очень пригодиться…

Отца привезли в пограничную комендатуру и, словно бревно, забросили в вонючую камеру. Там он просидел до утра без сна, давя клопов и причитая о своей непутевой жизни…

Наутро состоялся первый допрос, цель которого была установить, как понял Иосиф, крупный он шпион или мелкий. Китаец следователь с тонкими губами на протяжении трех часов спрашивал одно и то же, а жирный переводчик вкрадчивым голосом переводил.

– Имя, фамилия… Звание… Цель заброски…

А Иосиф на все вопросы терпеливо отвечал:

– Мир, дружба, бизнес…

Так безрезультатно прошло три часа, а на четвертый отца стали бить. Выбили все передние зубы, повредили правое ухо, слегка надорвали мочку, и тогда Иосиф решил, что настала пора действовать. Он попросил минуту передышки, снял единственный ботинок и негнущимися пальцами принялся отдирать подошву.

Через мгновение он протягивал пограничникам золотые цепочки и колечки, приговаривая, что теперь это принадлежит им, а его пора бы и отпустить на все необъятные китайские просторы…

Китайцы, ожидавшие обнаружить в тайнике микропленки и прочие атрибуты шпионов, увидев обычное золото, еще больше разозлились; принялись бить Иосифа по самому дорогому месту, а когда он потерял сознание и душа его уже собиралась в долгий полет к праотцам, в помещение для допросов зашел начальник погранзаставы, положил конец насилию, и безжизненное тело отца было вновь брошено в камеру…

После этого избиения он долго приходил в себя, грустя по солнышку и свежему ветерку. Десять дней его никто не трогал и не обижал, и Иосиф уже было подумал, что про его грешную душу забыли… Как он впоследствии узнал, китайцы в это время связались с советской госбезопасностью и пытались обменять отца на какого то своего шпиона азиата… КГБ ответил категорическим отказом, так как уже давно не засылал разведчиков в Китай, и не имел представления, кто бы это мог быть… На последний вопрос китайской безопасности, что делать с перебежчиком, советская сторона ответила: а что хотите!..

Иосифа, закованного в наручники, препроводили в Пекин, где он в скором времени был осужден по какой то статье китайского законодательства и приговорен к четырнадцати годам заключения в лагерях… В приговоре отец был назван «вольным шпионом», сотрудничавшим в пользу всех империалистических стран, а потому попал в колонию очень строгого режима…

Самая большая беда Иосифа заключалась в том, что он не знал ни одного слова по китайски и вынужден был общаться только с самим собой… Усугубляло положение и то, что его желудок не принимал риса, а потому «вольный шпион» отчаянно мучился чрезмерным сварением… Когда его стали гонять на лесоповал, немного полегчало. Нечеловеческие нагрузки способствовали привыканию к любой пище, и отчаянное положение отца немного выправилось…

Как только Иосифа отпустило, его помыслы обратились к фантазированию женщины, однако он беспокоился – не повредили ли пограничники его самого главного органа и сумеет ли он им воспользоваться по возникновению надобности…

Лагерь располагался на месте вырубки леса, и площадь его бараков равнялась ста гектарам. Пятьдесят из них были отданы для содержания мужчин, вторая же половина заселилась женщинами. Ровно посередине территории проходил двухметровый забор, увитый колючей проволокой, целые сутки звенящей от высокого напряжения пропущенного по ней тока. Лишь в одном месте этого забора была небольшая дверка, охраняемая часовым. В нее туда сюда проходило лагерное начальство, которому Иосиф невыносимо завидовал…

Отношения с товарищами по бараку у отца были несколько натянутыми.