Эдорта откровенно приценивалась к тому, что видела – прочность кладки, толщина укреплений, оборонительная мощь на случай атаки – и перебрасывалась соответствующими фразами с Хольфстенном. Фирин Недотрога внимал рассказам Дагора с до того безучастным лицом, что казалось, спит на ходу. И только Борво, кляня гномов на чем свет стоит, производил действительно много шума.

За пределами квартала аристократии жилища у гномов, даже высокопоставленных, оказались весьма скромными для всех, кто превосходил их в росте. То, что казалось высокими сводами снаружи, оказалось вторым этажом внутри. Скрюченный, Борво тащился, приклеившись к стенке коридора, практически спотыкался о стражников, шоркал ссутуленными плечами и шеей потолок и натуральным образом страдал.

Помещение, выделенное для ночлега, оказалось просторным (но все таким же одинаково низким). Дагор сказал: «Сюда все влезут», добавил, что в столовой дальше по коридору в шесть вечера можно попросить свежей еды, и оставил путников. В уединении, но не в одиночестве, если помнить о многочисленных караульных по ту сторону двери.

– Как в Талнахе, действительно, – признала Данан, оглядываясь в комнате. – Разве что места побольше.

Все, кроме Жала и Эдорты согласились: то же обилие стражи везде и всюду, куча соглядатаев, и необходимость таскаться на кухню, чтобы не помереть с голоду.

– Оно, может, и так, но не в просторе счастье, знаешь ли, – авторитетно заметил Стенн. – Вот в том борделе Даэрдина места было вообще ничего, – напомнил он, указав пальцем вверх в нравоучительном жесте, и дальше пропел: – зато как приветливо!

– В Талнахе я не был, – включился Жал, – но да, бордель был определенно хорош.

– Пха! – выплюнул Хольфстенн и хохотнул. – Он был бы вообще лучшим воспоминанием в твоей лопоухой жизни, если б ты там еще развлекся как следует, а не дрых у Данан под дверью.

– Откуда ты знаешь? – хором спросили Дей и Жал и тут же недовольно переглянулись.

Фирин с глубоким вздохом подошел к Данан со спины, положил ладонь на женское плечо и шепнул:

– Мне будет любопытно узнать, в какой момент девчонка, бьющаяся в истерике из за смерти командора, которого с таким трудом склонила к близости, превратилась в роковую женщину, на любовь которой претендуют последний родич даэрдинского короля и эйтианский убийца.

В комнате повисла тишина. Оспорить здесь можно было любое слово, и хорошо бы чародейка смогла отшутиться, прикинул Стенн. Данан оглянулась на колдуна через плечо. Дрогнула раз, другой – и засмеялась.

– На мне метровый слой пыли и грязи, у меня сбит лунный календарь, я озлоблена, беспрерывно мучаюсь мигренями, кошмарами и почти каждую ночь задыхаюсь от ужаса. Разве ты бы устоял, а, Недотрога? – она чуть качнула головой, выдавливая из себя лукавую усмешку. На её вкус вышло убого, но Жал отметил, что Данан, похоже, чему то научилась в дороге.

– В самом деле, – ответил Фирин с усмешкой, чтобы стало понятно: он бы не устоял – он бы не соблазнился.

Путники принялись располагаться.

– Сколько коек, – заметил Хольфстенн, расхаживая между мебелью. – Ох! Старые добрые гномские кровати! Ах! – мечтательно протянул он и грохотом шлепнулся на постель, не снимая сапог.